Туда, где Макар телят не гонял - 1

31. Туда, где Макар телят не гонял

Из Лефортовской тюрьмы осужденных увозили партиями. Перед отправкой мне передали из дома кое-какие вещи, в том числе мой новый темно-серый костюм, оставленный в Половинке. Как он оказался в Москве, я тогда еще не знал (о том, что Лида приезжала к нам домой, добивалась свидания со мной, я узнал позже). Не знаю, зачем его передали мне. В том «доме отдыха», куда предстояла отправка, из-за этого костюма уголовники могут запросто прирезать. Так мне сказали товарищи по камере и посоветовали нашить сверху несколько заплат для маскировки.

Почти каждое утро открывалась дверь камеры и зачитывались фамилии: «на выход с вещами». В одну из групп попал и я. Нас, человек десять, втиснули в фургон без окон, где уже было примерно столько же людей. Привезли на какую-то товарную станцию. Здесь, под охраной конвоиров с собаками, уже шла погрузка заключенных в «столыпинские» вагоны, почему их так называли, никто не знал[1]. В тесное купе, а точнее — загон, нас затолкали столько, что на двухэтажных нарах-полках можно было лежать только на боку, тесно прижавшись друг к другу. Конвой суетился, спешил, но все равно все было очень медленно. Лишь к вечеру наш вагон прицепили к какому-то составу, и поезд тронулся. За весь день нас не кормили ни разу, только теперь дали по куску очень соленой залежалой рыбы без хлеба, хотя мы видели, что хлеб загружали. Некоторое время спустя рыбка «запросила» пить. Но поить нас явно не собирались. Жажда становилась все невыносимее. На наши просьбы конвоиры не реагировали. Стали раздаваться возмущенные крики. Зрел бунт. Тогда начальник конвоя — старшина открыл решетчатую дверь загона, и тот, кто был ближе к двери не успел и моргнуть, как оказался в наручниках. Они так сильно сдавили запястья, что заключенный начал кричать и грясти руками. Он не знал коварного свойства этих наручников, прозванных «шверниковскими» — по фамилии члена политбюро, Председателя Верховного Совета СССР, Н. Шверника. Каждое резкое движение сопровождалось щелчком, и наручники еще сильнее сдавливали запястья. Бедняга кричал от нестерпимой боли и еще сильнее тряс руками, а сталь еще глубже врезалась в тело. Душераздирающий крик не трогал конвоиров. Беднягу спасло только то, что от боли он потерял сознание.

Военный трибунал Московского военного округу

ПРОТЕСТ

13.03.90 г.

по делу Витмана Б. В.

Постановлением Особого Совещания при Министре Государственной Безопасности Союза ССР от 6 марта 1948 г.

ВИТМАН Борис Владимирович, 1920 года рождения, уроженец г. Ярцево Смоленской области, русский, гражданин СССР, беспартийный, с неоконченным высшим образованием, ранее не судимый, на момент ареста 21 ноября 1947 г. без определенных занятий, проживавший в г. Москве,

привлечен к уголовной ответственности на основании ст.ст.58-1 п. «б» 82 ч. 2 и 72 ч. 2 УК РСФСР с заключением в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 (десять) лет.

Витман признан виновным в измене Родине, побеге с места обязательного поселения и нелегальном проживании по подложным документам.

Данное постановление в отношении Витмана Б. В. подлежит отмене, а уголовное дело прекращению по следующим основаниям.

Постановлением ОСП УМВД Молотовской области от 19 февраля 1947 г. Витман как изменник Родины был сослан на спецпоселение в г. Половинка Молотовской области сроком на 6 лет, откуда 6 октября 1947 г. сбежал и проживал на нелегальном положении по поддельному паспорту.

Как установлено материалами дела, Витман, являясь военнослужащим Советской Армии, в мае 1942 года попал раненым в плен в условиях, вызванных боевой обстановкой [в/часть под Харьковым попала в окружение]...

Каких-либо данных о причастности Витмана к спецслужбам Германии и его службе в немецкой армии, а также о совершении им других противоправных деяний в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР в материалах дела не имеется. Не установлено таких данных и проведенной в декабре 1989 г. проверкой, а поэтому сослан был Витман на спецпоселение без законных к тому оснований

Таким образом, следует признать, что в действиях Витмана Б. В. отсутствует состав какого-либо преступления и привлечен он к уголовной ответственности необоснованно.

Руководствуясь ч. I ст. 35 Закона СССР «О прокуратуре СССР», —

ПРОШУ:

Постановление Особого Совещания при Министре Государственной Безопасности Союза ССР от 6 марта 1948 г. в отношении Витмана Бориса Владимировича отменить и уголовное дело прекратить за отсутствием в деянии состава преступления.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЛАВНОГО ВОЕННОГО ПРОКУРОРА генерал-майор юстиции

В. С. Фролов

КОМИТЕТ

ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР

Следственный отдел 5.12.89 № 6/03805 Москва

Директору Особого архива Главного архивного управления при СМ СССР тов. Прибыткову В. Н.

125130, г. Москва, Выборгская ул., 3

По поручению Главной военной прокуратуры Следственным отделом КГБ СССР проводится проверка по архивному уголовному делу в отношении Витмана Бориса (Вальдемара) Владимировича, 1920 года рождения, уроженца Смоленской области, русского, бывшего в Германии и Австрии в 1942—1945 гг.

Просим Вашего указания срочно проверить и сообщить, имеются ли сведения о причастности Витмана к спецслужбам Германии и его службе в немецкой армии.

Старший следователь Отдела  В. Е. Слесарев

— Кто еще хочет пить? — с издевкой, под гогот остальных охранников, спросил старшина. Все молчали. Я вспомнил, как хладнокровно расстреливали эсэсовцы евреев, попавших в плен под Харьковом, и мне показалось, что между теми и этими есть что-то общее. Только те не хохотали, для тех мы все были чужими — людьми, которые стреляли в них, и так же, как и они, убивали. А для этих?.. Через их руки проходили не сотни и не тысячи осужденных, а сотни тысяч. Неужели не понимали они, что в народе не может быть столько преступников, «врагов народа», изменников.

От невыносимой жажды люди могли обезуметь. Надо было что-то придумать. Я обратил внимание на одного конвоира, который не принимал участия в издевательстве над нами. У одного из нас нашелся лист бумаги и красно-синий карандаш. В несколько минуту я нарисовал портрет этого солдата, изобразив его, эдаким бравым гвардейцем, и когда он проходил мимо нашего загона, показал ему рисунок. Конвоир долго рассматривал портрет, словно впервые увидел собственное изображение. Потом ушел и вернулся с ведром воды. А затем еще принес буханку хлеба и пачку махорки. Ко мне стали проявлять признаки внимания и даже какого-то уважения, а один из уголовников тайно сообщил: «Теперь ты у нас как бы в законе!»

Тогда я не придал его словам значения, но это оказалось куда серьезнее, чем я мог предположить.

В нашем этапе не оказалось мелких уголовников. Здесь были крупные преступники с неоднократными судимостями и большими сроками — цвет преступного мира: грабители банков и ювелирных магазинов, крупные рецидивисты, виртуозны-«медвежат-ники», предводители банд. Многие из них, общаясь с образованными, интеллигентными людьми, которые в ту пору составляли большинство на этапах, в тюрьмах и лагерях, нахватались верхушек различных познаний и могли, когда это им было нужно, сойти за неплохо образованных людей. К тому же, как правило, они обладали живым, острым умом, во всяком случае, среди этого разряда уголовников я не встретил ни одного дурака и знал даже нескольких с высшим образованием.

Обеспечив «водопой», я и не подозревал, какую недобрую услугу оказал себе и всем остальным. От выпитой воды возникла естественная потребность. Конвоиры водили по одному в туалет, но явился старшина и запретил это. Поднялся шум, снова щелкали наручники и раздавались душераздирающие вопли. Многие были вынуждены мочиться под себя. Не повезло тем, кто был внизу.

Здесь, в этой тюрьме на колесах, вскрылась, может быть, одна из основных причин бесчеловечного отношения к узникам. Кусок газеты, переданной нам вместе с махоркой, оказался гулаговской малотиражкой для служебного пользования, под девизом — «Смерть изменникам Родины» (вместо обычного — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!). В ней я прочел призыв: —«Никакой пощады врагам народа, предателям и шпионам, агентам иностранных разведок!» Газета призывала все партийные ячейки «усилить активную политико-воспитательную работу в охранных подразделениях, ежедневно разъясняя всему личному составу почетную роль органов по беспощадной очистке общества от внутренних врагов, на благо всего советского народа». Можно ли было после ежедневной накачки, где все мы выставлялись врагами народа, ожидать от вохровцев иного к нам отношения? Виновность каждого из нас не должна была вызывать у них сомнения. Охранник чувствовал себя «народным мстителем», а за что мстить — причин накопилось у всех предостаточно.

Поезд часто останавливался. Нас отцепляли, прицепляли вновь и везли дальше.