Географгиз обратился к другому ученику Льва Семеновича, к виднейшему светилу на географическом небосклоне, Маркову, с просьбой быть титульным редактором. Он с готовностью согласился. Я привезла ему рукопись. Он почитал. В следующую встречу оказалось, что у него есть ко мне просьба. Издается том — Пантеон русских и советских географов и путешественников. Его просят написать статью «Лев Семенович Берг как географ». Он только что писал о Льве Семеновиче для академического издания. Не соглашусь ли я написать статью для Пантеона. Это было нечто чудовищное. Ученик, отмахивающийся от памяти своего учителя. Мало того. Его предложение означало, что нет никого, кто может и хочет написать такую статью. Но и этого мало. Чувствовалось, что его предложение — сделка. Он будет титульным редактором книги при условии, что я напишу за него статью. Будь я географом, еще бы ладно, но я генетик, от географии далека. Я не чувствовала себя в силах написать такую статью. Моя книга охватывала маленькую часть необозримой деятельности отца, небольшой отрезок его жизни. Я согласилась. Ничто в жизни, ни до того, ни после, не далось мне таким тяжким трудом, как эта статья. Фамилия автора, поставленная мной на рукописи, — К.К. Марков. Он только это и исправил. Статья пошла под двумя фамилиями. Вроде бы я написала биографические данные, а он про науку.
Теперь дело за ним. Я позвонила, выждав казавшийся мне приличным срок, чтобы узнать как подвигаются дела с редактированием. Я не чувствовала под собой ног, слушая его похвалы.
Он сделал все, что мог. Мне надлежит зайти к его секретарше за рукописью. Он возглавлял Географический факультет Московского университета. Его секретарша, — сущая королева, милая и любезная, вручила мне рукопись и до самой той минуты, когда я познакомилась с содержимым пакета, я не чувствовала под собой ног. А в пакете, кроме рукописи, содержалось письмо в редакцию, в котором К. К. Марков отказывался быть титульным редактором за неимением времени.
Редакция обратилась к Хромову. Он согласился. Книгу он отредактировал еще раньше, до того, как она поступила в редакцию.
Прошло много времени. Уже не сам Сталин, а его тень стояла на капитанском мостике.
Могучая свежая струя — борьба с аракчеевским режимом в науке, провозглашенная Сталиным незадолго перед смертью, со смертью Сталина не иссякла. Она естественно влилась в десталинизацию и теперь кружилась с нею в безумном круговороте. Фантасмагория ума, пораженного манией величия, и своекорыстный расчет дорвавшегося до власти мужика единым завихрением неслись в шумном потоке истории.