Началось строительство нашей первой школы — домишка на четыре комнаты. В одной жила учительница Сима Наумовна, а в трёх остальных были наши классы. Открывали школу мы, первоклассники, в 1946-м. Я ещё не умела писать, но читала уже очень бойко на удивление моей первой учительницы Марьи Петровны Корбанковой.
Школа, книги, сцена и дорогие, дорогие мои учителя начали лепить из меня человека. Марья Петровна будет первой, кто заглянет в мою детскую душу, душу израненного зверька, не злобного, не озлобленного, а раненного недоверием и грубостью бытия. Я тяжело переживала несправедливость во всех её проявлениях, но психология педагога меня растила. Два примера. Урок чистописания. У нас — вторая смена, в классе темно, а единственная лампа — у четвёртого класса. Мы пишем по «трём косым» — тетрадям, начерченным для нас взрослыми, – трудную букву К. Я не вижу строчек и пишу, как Бог на душу положит. Жизнь прошла, но порой рука моя на мгновение замирает на этой букве...
Получаю от любимой Марьи Петровны огромную, на полстраницы единицу, точнее — кол, красным карандашом со шляпой и точкой с горох. Рыдаю и говорю о несправедливости. Убеждала учительница всегда на военных примерах: представь, бойцы в блиндаже. Командир дает приказ «Вперед!» и бойцы со знаменем в руках бегут и захватывают нужный рубеж. А ты не успел — разболтались обмотки на ногах, ты упал и поздно догнал товарищей, уже после их победы. Героев награждают — для тебя это тоже несправедливость???
Другой пример моего патриотизма. Учительница раздаёт нам контурные карты, которые сама нарисовала и красным карандашом обозначила территорию Советского Союза.
«Дети, — говорит она, — домашнее задание сегодня простое: закрасьте нашу страну красным цветом победителей.
Прихожу домой и всю карту закрашиваю красным и голубым. Реки и озёра тоже попадают в красный, а моря и океаны я «пощадила».
«Ты зачем всю карту зарисовала, не поняла задание?» — спросила учительница.
Я ответила:
«Марья Петровна, ты же лгунья! Мы врагов победили, и теперь весь мир красный!»
По-моему, я уже тогда созрела для партбилета...
«Школьные годы чудесные...» — не было в 1946-м, в моем первом классе ещё этой песни, но школьная жизнь уже началась и для меня, и для моих одноклассников. Кто из них запомнился? Конечно же, в первую очередь Лёвка Леин, хилый мальчик, который с первого по четвертый класс приносил ежедневно с собой четвертинку молока, закрытую соской. Сначала мы над ним смеялись, а потом появилось у нас даже чувство какого-то уважения: мы молоко видели только по праздникам, а он ежедневно! И всё потому (мы были уверены), что у Лёвки был отец. Отец был и у Инки Кукушкиной Он был директором конторы «Заготзерно» и начальником моей матери. Для всех остальных слово «отец» отсутствовало. И вдруг – ошеломляющая новость: Гальке Гурьяновой отец прислал письмо. Он был жив! Каждое его письмо заканчивалось словами «Твой Вася». Со временем эти письма становились короче и приходили всё реже… Конечно, мы все потихоньку ей завидовали.
Но когда их переписка закончилась, Галку мы не пощадили. Практически каждое утро встречали её словами «Твой Вася», а потом пели противную частушку «Милый Вася, я снялася в тёмной кофте голубой...»
Сложными детьми мы были, но и чувство боли тоже было непростым. Никогда не забуду первый цирк в моей жизни. Иллюзионист ставит на сцену два стула на небольшом расстоянии друг от друга спинками, повернутыми вовнутрь. На эти спинки он кладёт лилипута, берёт в руки пилу и начинает пилить этого маленького человечка. Со мной случилась истерика, и я закричала:
«Опять фашисты пришли!» — и потеряла сознание. С тех пор я цирк так и не полюбила.
Свободное копирование
