От нынешнего благополучия я мысленно возвращаюсь к началу 1943 года. В самом воздухе чувствуется переломный момент в войне. Наш партизанский отряд очень разросся, мы теперь уже воюем вместе с партизанскими отрядами Белоруссии, в отряде много армейских офицеров, многие партизаны ходят в армейской униформе. Я сильно подросла и знаю, что такое подвиг, кто такой герой, я вижу награды, ордена и медали. Снабжение нашего отряда тоже улучшилось, и мы уже не едим только мёрзлую картошку, как прошлой весной. Да и немцы снова стали нас бояться, облав стало меньше. Я чувствую, как взрослею, я понимаю слова «Всё для победы!», и жизнь моя становится всё более осмысленной, я стараюсь помогать взрослым и сестрёнке. Но если совсем честно, роль воспитательницы мне мало подходила — я была нетерпелива.
Любимое моё занятие — слушать и слышать птиц. Ведь птицы — это первая музыка в моей жизни! И сейчас, сидя в концертном зале и слушая прекрасную музыку в хорошем исполнении, когда дрожь пробирает до макушки, а по коже плывут холодные волны чародейства, в любой музыкальной вещи, у любых авторов я слышу и выделяю пение птиц. Дома у меня кассеты с их пением, и я люблю слушать это очарование в одиночестве.
Музыка войны весной 1943 года всё ещё оставалась суровой. Нас хорошо охраняли, но главная заслуга в обеспечении нашего спокойствия всё-таки принадлежала не охране, а разведчикам. Мы оставались живы только благодаря их умению и знанию, как и где разместить обоз. Прятали наши стоянки не только от фашистов, но и от жителей деревень. Чего греха таить, в каждом селении, несмотря на общий патриотизм, могли найтись доносчики и предатели. Место обоза ещё должно было быть хорошо спрятано от сборщиков грибов и ягод. Кто же мог подумать, что через несколько десятков лет я встречу одного из тех, кто спасал мою жизнь, и скажу ему запоздалое спасибо!
Перед эмиграцией я много лет проработала в должности подполковника лектором-консультантом Ленинградского военного округа. В военных городках, в воинских частях и дивизиях приходилось бывать часто. Ездила и одна, и с творческими бригадами артистов, писателей, поэтов. У всех у них была норма бесплатных шефских выступлений. Поэтому у этих занятых людей была задача как можно быстрее отработать шефские выступления и начать зарабатывать. Патриотизм неплохо оплачивался. Я же в то время была человеком семейным и не отказывалась, если замполит части или дивизии заводил меня в закрома военторгов, где можно было купить деликатесы и хорошие книги. Однажды я купила маленькую книжицу стихов не знакомого мне поэта Петра Кобракова. Прошло какое-то время, и однажды мой шеф, генерал в отставке Чигалейчик Леонид Михайлович входит ко мне в кабинет с каким-то человеком и говорит:
«Познакомьтесь, поэт Кобраков. Вы едете с ним в следующую командировку».
Я выхожу из-за стола, протягиваю руку и говорю:
«Здравствуйте, Пётр!»
«Мы знакомы?» — спрашивает он.
«Нет, — отвечаю я, – но недавно я познакомилась с вашими стихами».
Идем обедать в ресторан Дома офицеров, где находилось наше лекторское бюро и где я работала. Это замечательное здание построили при Николае II для высшего офицерского корпуса в начале ХХ века, и в мою бытность оно ещё сохраняло торжественную царственность. Все столы в ресторане были покрыты хрустящими накрахмаленными скатертями, а по углам стояли самовары. Наш обед перешёл в ужин, когда узнали, что мы из одного партизанского отряда. Просто Пётр был старше меня на 14 лет. Он шёл впереди отряда, в разведке. Так что встретились мы почти как два однополчанина...
Кто-то из поэтов-шестидесятников сказал: «По главной сути жизнь проста...» Мне же по сути она кажется сложной и трудной, если не превратить её в тихую заводь, а всё время, как в бурю, рвать паруса. Она интересна делами, друзьями, а ещё — непредсказуемостью и невероятностью. Как часто мы говорим: «Такого быть не может!» Как часто нам говорят то же самое: «Не может...», а цветовая красота гармонии жизни вдруг преподносит сюрпризы...
Я только что рассказала о Петре Кобракове, партизане-разведчике, который помогал нам, обозникам, выжить, но я и представить себе не могла, что жизнь столкнёт меня с тем, кто меня убивал в те страшные месяцы и годы...
С середины 80-х от West-Ost Forum я часто выступала с публичными лекциями. Это были времена всеобщего экстаза немцев от Горби (М.С.Горбачёва) и перестройки. Однажды моими слушателями стали монахи мужского монастыря в Weltenburg, что на Дунае. После лекции разговорились с настоятелем, которого звали Pater Odilo. Дошли и до воспоминаний о войне. Когда я ему объяснила, что между Москвой и Ленинградом есть старинный город Смоленск, а в его области есть Касплянский лес, у этого человека задергались щёки, он низко-низко согнулся и ладонями стал мять полы своей рясы. Потом медленно встал, лицо его было залито слезами, и сказал:
«Идёмте!»
Мы вошли в его кабинет, из стола он достал маленькую записную книжку в тёмном переплете.
«Читайте!», — сказал он.
Я открыла запись от 24 августа 1941 года – это день моего рождения, мне два года. «Сегодня партизаны убили Отто, моего лучшего друга. Траур. Касиля...» (вместо «Каспля...» - А.П.).
Плакали оба. Потом Pater показал мне два фотоальбома, в которых с немецкой аккуратностью были сфотографированы и подписаны улицы и дома близлежащих деревень: Красный Двор, Понизовье, Демидово, Микулино. Цинизм, ничего не поделаешь: сначала всё аккуратненько сфотографировали, потом так же аккуратненько всё уничтожили...
Наши же отношения с Pater Odilo стали очень дружественными. Я несколько раз приезжала к нему, и мы чудесно проводили с ним время на Дунае. Единственное, в чём я себя виню, что при жизни священника я не попросила в подарок эти фотоальбомы и записную книжку, а куда всё это подевалось после его кончины, объяснить мне никто уже не смог. Какой это был бы документ для Смоленского исторического музея!
Сколько же лет жизни ушло, пока я не поняла разницу между словами «немец» и «фашист». Мой новый друг, католический священник и настоятель монастыря Pater Odilo не был фашистом – он был немцем, солдатом, который выполнял приказы командиров. Но в то военное время, в долгие месяцы, два года моего недетского детства я этого, конечно, не понимала. Я была заражена общим патриотизмом, и дым лагерных костров перерастал для меня в дым Отечества...
Свободное копирование
