Мне очень повезло, что в следующий час я остался цел: приходилось почти постоянно быть на виду у противника, то бегая взад-вперед вдоль состава, то отдавая распоряжения машинисту. Прежде всего требовалось отцепить платформу, наполовину сошедшую с рельсов, от той, что опрокинулась. Для этого паровоз должен был оттащить ее назад, а потом уже окончательно сбросить с путей. Тяжесть бронированной махины, наполовину стоявшей на шпалах, была огромна, и колеса локомотива несколько раз прокрутились вхолостую, прежде чем он сдвинулся с места. Наконец платформу удалось отбуксировать, и я стал звать добровольцев, чтобы те толкали ее сбоку, помогая напирающему сзади паровозу. Я понимал, что этим подвергаю серьезной опасности людей. Нужны были человек двадцать, но добровольцев оказалось только девять, в том числе майор Дурбанской легкой пехоты и четверо или пятеро Дублинских стрелков. Только они и вышли из укрытия. Тем не менее попытка удалась: платформа сильно накренилась под их напором и, когда паровоз в нужный момент наподдал ее сзади, повалилась набок. Путь был свободен! Безопасность и успех уже пьянили голову, но меня ожидало горчайшее разочарование.
Кабина машиниста, будучи примерно на шесть дюймов шире тендера, упиралась теперь в угол только что опрокинутой платформы. Таранить ее с разгону представлялось опасным — не дай бог еще и локомотив сойдет с рельсов. Мы отцепили его от задних платформ и принялись, раз за разом подавая на ярд-полтора назад, долбить в преграду, понемногу ее сдвигая. Но вскоре возникло новое осложнение. Только что сброшенная платформа уперлась под прямым углом в ту, что упала раньше сама, и чем больше по ней били, тем крепче она застревала.
Меня осенила догадка, что если своими ударами мы только сильнее вколачиваем одну платформу в другую, то можно поправить дело, опять потянув на себя. Тут, однако, мы столкнулись с новым затруднением. Между сцепками локомотива и перевернутой платформы теперь был зазор дюймов в пять-шесть. Начались поиски запасной стяжки. Повезло хотя бы в этом: она нашлась. Паровоз дернул, и, прежде чем стяжка соскочила, платформа примерно на ярд отползла назад и вбок. Теперь уж нам точно ничто не должно было помешать. Но кабина машиниста опять ткнулась в угол платформы и со скрежетом остановилась. В горячке и нервозности дела я позабыл о себе. Помнится, у меня мелькнула мысль, что все это похоже на беготню перед железной мишенью, по которой лупят и лупят прямой наводкой. Семьдесят минут мы вламывали меж этих лязгающих, корежимых железных ящиков, среди непрестанных взрывов и молотящих по броне пуль, сражаясь с какими-нибудь пятью-шестью дюймами исковерканного металла, которые отделяли опасность, плен и позор от безопасности, свободы и триумфа.
Нашей главной заботой было не пустить под откос и локомотив. Но поскольку артиллерийский огонь все нарастал и еще одно орудие вступило в бой с противоположного фланга, я решился на большой риск. Паровоз был отведен до упора назад и на полном ходу пущен на препятствие. Раздался оглушительный скрежет, локомотив покачнулся на рельсах и проскочил мимо подпрыгнувшей платформы в сторону дома, свободный и, как оказалось, невредимый. Но три наши целые платформы находились в пятидесяти ярдах от паровоза по другую сторону преграды, вновь упавшей туда, где она и лежала. Что было делать? Возвращать паровоз назад немыслимо. Может, вручную подтащить к нему платформы? Они более узкие, чем локомотив, и пройдут без помехи.
Капитан Холдейн, к которому я опять отправился, с этим планом согласился. Он приказал бойцам вылезти из их стального загона и попробовать подтолкнуть его к паровозу. План, выглядевший разумным, рухнул под напором обстоятельств. Платформа была такой тяжелой, что требовались дружные усилия всех, но яростный огонь и нарастающее смятение заставляли людей прятаться за нее. Буры, почувствовав ослабление ответного огня, открыто вылезли теперь на холм и палили что есть мочи. Посовещавшись, мы решили, что паровоз, нагруженный ранеными, которых было теперь изрядное количество, медленно пойдет по рельсам, а Дублинцы и Дурбанцы станут отступать пешком, хоронясь за машиной, ползущей со скоростью человеческого шага. Более сорока бойцов, истекающих кровью, впихнулись в локомотив и тендер, и мы двинулись вперед. Я находился в кабине машиниста, направляя его. Кабина была так набита ранеными, что трудно было шевельнуться. Кругом рвались снаряды, то режа броню осколками, то взметывая гравий покрытия и обдавая им паровоз с его несчастным человеческим грузом. Скорость возросла, и пехотинцы перестали за ней поспевать, а потом и вовсе отстали. В конце концов я убедил машиниста остановиться, но не прежде, чем мы оторвались ярдов на триста. Впереди уже виднелся мост через реку Блю-Кранц, довольно широкую. Я велел машинисту через него переехать и ждать на том берегу, а сам, протолкавшись к дверце, вылез из кабины и зашагал по шпалам навстречу капитану Холдейну и его Дублинским стрелкам.
Свободное копирование
