* * *
Прошла колонна стударей. А вслед за ними, на опустевшей дороге, виляя от обочины к обочине, неторопливо катит старинный грузовичок с развевающимся греческим флагом. Звонкий Ванька - тут как тут, -- выскакивает на дорогу - бдительность демонстрирует:
-- Стой! Кто такие?
Грузовичок останавливается. Шофёр достаёт представительную бумагу с печатями и демонстрирует грекорязанский акцент:
-- Калимера-бонжур-сервус унд гут дей! Мы есть грека -- раб фашистского дрека, мать их растак! Гутен таг! Ком нах хаус! Хрен в Рот фронт! Но пасаран!! Гитлер капут! Фрау фикен гут!
Дюжий детина в тесноватой, концлагерной полосатой одежде, поднимается в кузове:
-- Калимера и здоровеньки булы! Тринкайте, хлопчики, за перемогу! Це вино доброе! - Покачиваясь на нетрезвых ногах он, играючи подбрасывая, передаёт, подбежавшим солдатам, трёхведерный винный бочёнок овальной формы.
-- Гамарьджёба, кацо, держи на закусь! "В Греции всё есть!" - сверкает улыбкой высокий красавЕц брюнет в просторном норвежском свитере, доставая поросёнка, зажаренного на вертеле и завёрнутого в плащпалатку. Ещё один, смуглый, в тирольке с пером, подаёт из кузова пару жаренных гусей. - Алла верды, славяне, хавайте на здоровье! Аллах акбар! Калимера!
Ещё двое в распахнутых маскхалатах, один в лагерной куртке, другой - в лагерных штанах, спят на показ в раскладных креслах в кузове. Пока Ванька Звонкий, который и по русски-то читает с трудом, морща лоб, рассматривает бумагу на неизвестном языке, водитель, покинув кабину, разгибает погнутый указатель и читает вслух название дорфа, в котором нашей роте перепало от мессера:
-- Марьендорф! Ё-маё! Машкино село! Эх, пощупаем Манюнечку за сладкое!...
Ротный, бросает бумагу в кабину, ворчит: "Ехал грека через реку"...-- и спешит туда, где рота столпились - вино разливают по котелкам. Насчёт греков у ротного инструкции нет. Если б это были фрицы... а то - неизвестно кто!? И тут до меня доходит: это - мой шанс, - это та третья сторона, куда мне надо! Понатуре, красиво из войны выскочу - сразу в клёвый кодляк! Рота дарами занята, я грузовичёк обойду... дверь в кабину открыта - присяду... "греки" не фрайера -- не сдадут... погОню нашим не на чем устраивать... да и спохватятся меня, когда поросёнка схавают!
И крадусь я бочком-бочком вокруг грузовичка...
Тут появляется Акимов и вполголоса, но строго:
-- Саня! Стой!! Не подходи... это бандиты! Ё-маё! Жаль, -- далеко пулемёт... да и малой кровью тут не обойтись... которые будто спят, у них шмайсеры на взводе... меня с тобой положат первыми... А - тот, Хаджи Мурат, гранатами поигрывает... ишь - нервный... Им что терять? Колыму? А от роты что останется?! То ж не рота, а стадо баранов... столпилось! Все оружие побросали!! Нах... такой героизм под конец войны??!
Водитель, нагло, понимающе улыбается Акимову. Неторопливо садится в кабину. Грузовичёк сворачивает с шоссе на грунтовку, к деревне. Из удаляющегося грузовичка доносится народная греческая песня:
Хасбулат удалой
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя!
-- Да-а... дружба советских народов... дадут они шороху гансикам в том дорфе, где нас мессер умыл... К вечеру успеют и туда, где мы ночевали. Им много золотишка надо, -- не близок путь до Аргентины, -- туда сейчас и русские, и немцы из Европы бегут со страшной силой. В городах золото из немцев "смерш" вытряхивает, - на то они спецы. А эти - в глубинке золотишко ковыряют... тут и репатрианты, лагерники, власовцы... -- говорит Акимов, провожая взглядом удаляющийся грузовичек. - Вот же -- французы, скандинавы, чехи, словаки, -- люди, как люди - до усрачки свободе рады, каждый драпает на родину, нах хаус! А русских хрен из Европы выколупнешь, -- жизнью рискуют, золото добывают, чтобы от от родины подальше оторваться!
-- "У пролетария нет родины, его родина - весь мир!", -- цитирую я Маркса. - По этим словам в букваре я читать учился... А с чего начинается родина? С букваря?! Русскому чем от родины подальше, тем лучше, -- отвечаю я, а сам думаю: да пропади она пропадом, моя подлая родина, -- "страна рабов"! Как хочется в Аргентину, чтобы жить по человечески, не "под руководством Партии"!
-- Санька! Это твоя доля! И закусь! - кричит захмелевший Лёха с котелком в руке.
Да... это моя доля... А винцо-то, впрямь, доброе: вкусное, хмельное, особенно с устатку и натощак. Закуси мало - жрать хочется. Заливаю вином досаду по несостоявшемуся аргентинскому танго. Не вЫтанцевалось оно у меня - Акимов помешал... А-а! -- хреновому танцору и хрен мешает! Эх, Родина моя нежеланная, окаянная... остаётся мне напевать про жисть красивую:
Под знойным небом в Аргенти-ине,
Где море южное так си-ине,
Где женщины, как на карти-ине...
Танцуют...
Свободное копирование
