Ремеслуха - 2

* * *

Из больницы, в октябре, направили меня в уралмашевскую ремеслуху в группу по специальности "каменщики обмуровщики". В опровержение расхожего мнения о том, что в каменщики берут тех, у кого "морда кирпича просит", нашу группу комплектовали из отвергнутых при сентябрьском наборе "по характеру" (по характеристике). И в октябре, собрав в одной группе всех "отверженных", администрация училища, на свою умную педголову, получила "Чудесный сплав" (кино такое!) из малолетних уркаганов ближнего Верхисетского завода ВИЗ (визовские) и своей родной шпаны УЗТМ (узтемцы). Поэтому группой "УХ" (уральские хулиганы) нашу группу не только этот инвалид зовёт.

В удостоверениях назвали нас "учащиеся", хотя научить никого из нас невозможно ни-че-му по тому педагогическому закону, который открыли до крещения Руси: "голодное брюхо к учению глухо!" На занятиях, разморённые теплом, мы либо сладко спим, пуская жидкие голодные слюни на чёрные форменные гимнастёрки, либо сидим с остекленевшим взглядом, обращённым вовнутрь, -- туда, где в сладких грёзах

Крутится, вертится этак и так,

Вертится, крутится наперетак...

Где с "восторгом юным сладострастья", распаляя пылкое юношеское воображение, вертится-крутится упоительная мечта, являясь в самых пикантных ракурсах: кастрю-юлька с картохой! Горяченькой!!... И если бы волшебник, осуществив эту мечту, спросил бы: "А что ещё изволите? Принцессу, ковёр самолёт?", -- каждый из нас заявил бы:

-- Ещё б картохи! Только кастрюлечку надо бы побольше!

Наше воображение способно на воспроизводство и ещё одной "упоительной мечты": буханки духовитой черняшки с хрусткой корочкой! Очарованные такой мечтой доводим мы себя до экстаза: глаза увлажняются и начинают лихорадочно блестеть, на плохо умытых синюшных лицах, где жалко топорщится юношеский голодный пушок, появляется лихорадочный румянец, а язык, не справляясь с обилием слюны во рту, импульсивно облизывает и облизывает обветренные губы с голодными заедами по обеим сторонам рта...

Развратные римляне требовали "хлеба и зрелищ!" А для нас сама булка хлеба - великолепное зрелище! Понимаю, что как человек, звучу я гордо, но знаю я, что выгляжу неважно. Скукожившись, сунув руки в карманы брюк, пытаюсь согреться, неумело бацая степ и напевая ремеслушную песенку на мотив "Гоп со смыком":

Сохну я от жизни скушной

В чёрной шкуре ремеслушной...

От такой жалкой самодеятельности мне не теплее и не веселее: и я, всё больше зеленея, покрываюсь гусиной кожей, становясь, "как огурчик", который тоже зелёный и в пупырышках. И на других посмотрю -- те же печальные огурчики. С одной мы грядки: капустной. Но бывает счастье и в жизни ремеслушной - практика на мартене, -- там и молоко дают! Но главный источник радости - супец в мартеновской столовке! Это не супишко из училищной хавалки, который так же материален, как "Права человека в СССР", а потому воспет идиллическим стихом: "супчик тра-та-туй, по краям водичка, посерёдке - х...", потому как в этом супчике и посерёдке - одно желудочное разочарование.

"Жить-то надо, вот и живёшь с кем попало", как грустно шутят дамы военного времени. И в прохладном полутёмном коридоре образуются кружкИ по интересам. Самый шумный тот, в котором кучкуются крепкие ребята -- энтузиасты "ляпы". Один встаёт в центре кружка, шапку ушанку ему задом наперёд на лицо натягивают, ладони он под шапкой прижимает к уху и ждёт, когда его кто-нибудь из кружка "ляпнет", то есть - долбанёт под локоть так, что б и в ухе зазвенело и шапка с головы слетела! А когда контуженный "ляпнутый" открывает глаза, -- все руки к нему тянут с оттопыренными большими пальцами: угадай, кто тебя так навернул? Угадает палец - и угаданный на место ляпнутого встанет. Бьют парни от души и тому, кто в круге стоит, с первого удара жарко. От Седого слышал я, что эта древняя игра полезна для встряхивания мозгов, засушенных военной службой, а в Евангелии от Луки описано, как в такую мозговитую игру играла стража с Иисусом Христом, в часы скучного дежурства по Его охране.

Другой кружок в коридоре - для хиляков по физкультуре. Это - фанаты "жоски". Жоска - кусочек свинца, пришитый к лохматой шкурке. Ударами внутренней стороны стопы её подбрасывают, состязаясь, кто больше раз ударит, не давая жоске коснуться пола. Чемпионы по сотне ударов делают, а остальные считают... умственная игра, математическая: любой кретин может научиться считать до сотни! В ляпу меня не принимают - слишком я легковесный: с первого удара дух, напрочь, вышибут. А в жоску я играть не умею - учился в школе другого профиля: чику осваивал. И, чтобы не качаться одиноко, как тонкая рябина, подхожу я к кучке, где Толян треплется.

-- ...тут-то, братцы кролики, чую я, от, таку мясну духовитость, сердце ашш, понимашш, замираат, оот! Зыркаю скрозь воротА, а там-то, у Рэкса в тазике, оот, мя-ясо! Варё-ёно... с картохой, оот! Знат, о-от, остываат на холодке. А Рэкс, от, по двору гулят, аппетит нагуливат, о-от... А духовитость-то от мяса, понима-ашшш... - и Толян закатывает драматическую паузу, которой обзавидовалась бы вся российская драма, вместе с Качаловым! Уж куда им, притворяшкам, так натурально причмокивать и пришмуркивать сопливой сопаткой, изображая принюхивание к варёному мясу! Слушатели Толяна глотают голодные слюни и солидарно шмуркают хлюпающими сопатками. Все мы позабыли запах мяса, но в пятнадцать лет воображение работает без тормозов, особенно, если оно выдержано на овощной диете.

Толян из пригородного села Шувакиш, к которому вплотную подбираются окраины быстро растущего Уралмаша. Поэтому он часто ночует дома, а не в ремеслушной общаге, которую окружающее население окрестило "инкубатором", не только за одинаковую форму "инкубаторских", но и за их задиристо петушиный норов. Домой ходит Толян мимо коттеджей, где живёт уралмашевское начальство и, каждый раз, имеет от этого свежую информацию про "житие" сторожевого пса Рэкса, вскормленного начальником ОРСа Панасюком для охраны своего гнёздышка. Это гнёздышко, свитое по буржуйскому проекту в виде индивидуального финского коттеджа, до краёв заполнено не птенцами-панасючатами, а антиквариатным барахлом. В бездетном гнёздышке царит всемогущий Панасюк с телесатой супругой. И не плохо живут поживают и добра наживают Панасюки, ежели ещё кормят мясом громадную зверюгу, охраняющую их антикварные сокровища, приобретённые за самую ценную валюту военного времени - продукты, -- хотя продуктовые карточки Панасюков всего-то категории "С-2" (служащие второй категории), а по таким карточкам продуктов полагается в полтора раза меньше, чем по нашим Р-1. И в связи с этим парадоксом, я очень живо вспоминаю пришествие в ремеслуху мозгодуя из "общества по распространению".