Первый урок - 1

Репортаж 10.

ПЕРВЫЙ УРОК

Прошел один месяц.

Время - октябрь 1938

Возраст 11 лет.

Место - Новосибирск.

Так уж сделан человек:

Ныне присно и вовек

Царствует над миром

Воровство!

(Р. Киплинг)

Ну, и причудлива же сибирская погода! Чихнув на календарь и законы природы, выплескивает она сегодня,на улицы Новосибирска, не уныло серый дождь со снегом, а поток ликующей лазури и ослепительное сияние солнца! Середина октября! но мир, бодряще свеж и сверкает синевой. Опрозраченный осенью, воздух свеж, бодрящ, радостен, хотя янтарь солнечных лучей, брызжущих сквозь разноцветие поредевшей листвы, пахнет грустной горчинкой осени - печальным ароматом расставания с летом...

И когда из такого ярко-синего ликующе радостного дня, с осенней горчинкой, входишь в душный и тёмный Новосибирский вокзал, наполненный вонью дезинфекций, дезинсекций и не мытых промежностей, то кажется, что попадаешь в логово зловонного звероящера.

В полумраке кассового зала, подобно чудовищной рептилии, угрюмо рычит громадная очередь, распространяя вокруг душные миазмы хронически засоренных кишечников. Нервно потеющий организм очереди, свернувшийся в причудливые извилины, самым болезненно раздраженным концом намертво прилепился к окошечку билетной кассы. Сжимаясь и расслабляясь, очередь периодически изрыгает из удушливых объятий тщательно пережеванных, растерянно счастливых людей, ещё не верящих в то, что в руках у них билеты на поезд...

-- "Знаю я одно прелестное местечко..." -- напевает Валет и загадочно поясняет: -- есть тут подоконничек, о котором сказал Ларошфуко: "Госпожа История любит, когда нужный человек и в нужное время оказывается в нужном месте...".

Зловонная очередь зеключает нас в душно-тугие объятия. Используя для продвижения естественные пульсации очереди, сантиметр за сантиметром, пробираемся к окошечку кассы. От волнения я потею, одежда противно липнет. Спина мокрая, а в пересохшем рту, как в пустыне Гоби: сухо до шершавости. Сзади меня подпирает жесткий живот Валета. Это исключает перспективу слинять под предлогом посещения туалета. А удрать-то хочется и нестерпимо: боюсь! Страшно думать о том, что я должен сейчас сделать. Но оскандалиться перед Валетом - страшнее! Сам вчера я, дундук, напросился...

Чем ближе к окошечку, тем меньше мыслей в соображалке. И, вот, в опустевшей от мандража тыковке жалобно трепыхнулась последняя, по дурости там застрявшая фразочка, которую утром бездумно напевал Валет:

"Вдыхая розы арома-ат,

Тенистый вспоминаю са-ад..."

У окошечка, на уровне моего роста самое место вспоминать про аромат. Лучше не дышать: все равно - кислород на нуле...

Я задерживаю дыхание, как под водой, мандраж проходит и первая умная мысль приходит: не мне, а Валету надо мандражить... а мое дело - телячье: обосрался и стой! -- меньше мыслей - больше навоза... И стою я, прислушиваясь к таинственным урчаниям во чревах человеческих, меж которыми мой кумпол зажат. А время, как липкая резина, тянется. Вдруг - коленом толчок и Валета шепоток:

-- Фря, рядом!... под подоконник ныряй... раскоцаешь дурку - до донышка шмонай!

И вся наколка. Дальше, -- "думай сам"! Так называется рубрика в "Пионерской правде". Выглядываю из-под широкого подоконника кассы: вблизи окошечка, зажатая в судорогах очереди, раздраженно отталкиваясь могучими бёдрами, отстаивает свое законное место в очереди, чтобы не выдавили, крепкая тетка непреклонного возраста. Все в одежде непреклонной тетки так и кричит: "Что с того, что плохо я одета, а у меня и дома ничего нет!"

Благодаря урокам Валета, я знаю, что у таких: упитанных, но демонстративно бедно одетых, с наглыми мордасами, в заначках полным полно денежных купюр. Так декоративно бедно одеваются зажиточные совлюди, которые скрывают истинные доходы. А скрывать их -- не просто, потому что от бдительных "доброжелателей" скрыть один достаток трудней, чем много недостатков!

Говорят, -- все женщины хороши, но!... на разных расстояниях. От такой тетки хорошо быть подальше. Бойцовская тетка самой злющей породы! Ежовая маруха! О таких и написали заповедь в Библию: "Не пожелай жену ближнему своему!" Такая жена не только ближнего, а и дальнего в зубной порошок сотрёт! Хотя и потрёпана тётка очередью, но до краев наполнена скандальной энергией: маленький лобик зло нахмурен, узенькие губы решительно сжаты, а крупные жилистые руки бдительно прижимают к выпуклому, от хорошего питания, животу добротный кожаный ридикюль. Длинный, крепкий ремешок ридика одет на руку, и обернут вокруг запястья. Неужто, опасается, что ее ридик на хапок вертанут!? Чтобы не открывать драгоценный ридик в толчее у кассы, фря заранее зажала грони в сильном крупновеснущатом кулаке.

Сразу видать: баба - тёртый калач! Опытная, осторожная, настырная, скандальная, и подозрительная, сверх всякой разумной меры. И не кем-то она проученная и наученная, а от природы одарена бдительностью и подозрительностью, как пограничник Карацупа. И не спроста она так дорожит ридикюлем! - ишь, как крепко его обнимает! А как я, да ещё и из-под этого подоконника, буду шмонать этот ридик?! Ещё и "до донышка"!? На фиг Валет загнал меня сюда, под этот дурацкий подоконник!? Ладно, ему виднее... А фря уже у окошечка! Пахнет от неё кислым потом, а там, где центр фигуры, - ого! -- не продохнёшь! Ридик на подоконник поставила, одной рукой крепко его обняла, другую руку в окошечко просовывает...

-- Оп-ля! -- Валет нахально оттирает плечом и локтем опешившую тетку, смахивает с подоконника ридик, и, засунув в окошечко обе руки с какой-то лажевой ксивой, долго и нудно гоняет порожняк про станцию, которая, как оказалось, не на железной дороге, а на ведомственной узкоколейке!

А приходилось ли вам видеть ежовую маруху, стервенеющую "в борьбе за правое дело"? Видели вы одуревшую от злобы бабу, до озверения настоянную в атмосфере удушливой очереди, тогда, когда её, страдалицу, какой-то пижон из гнилой интеллигенции, промежду прочим, оттёр от заветного окошечка! Не-а! Не видели!! О такой сцене ярости и шекспирчики не ведали, корчась в неистовых творческих муках! Сыро в Датском королевстве для воспламенения столь высоградусных чувств!

Отвод сделан -- тики-так! -- ридикюль качается под подоконником, так как фря этой рукой в подоконник вцепилась, а другой рукой, где деньги зажаты, -- Валета по спине мутузит! Но для размаха места нет - тесно... старается, а никак не может Валета, уязвить, как хочется! А тут ещё хмырь, позади Валета, греет обстановочку - базлает матерно про нахальство гнилых интеллигентов, которые простой народ не уважают. И за модную курточку Валета тянет этот хмырь, пытаясь его из окошечка выдернуть! Ку-уда там! Места нет, чтобы дёрнуть, как надо, а Валет, как ржавый гвоздь, в окошке застрял! Хоть пополам его рви, -- не отцепится, -- ведь он меня тушует - спиной закрывает.

При таком раскладе, никто про ридик не думает, кроме меня. А я споко-ойненько шурую: расстегиваю замочек, достаю кошелечек... и, вспомнив наказ Валета: "на донышке!", -- внедряюсь вглубь. Там - сверток аккуратный, плотный, гладкий, почти квадратный... что же это за пакет - про него ль сказал Валет?? Оп-ля! Привет! Там, где был - его уж нет! Остальное - мура бабья - пусть лежит спокойненько... спокойненько... спокойненько... твержу про себя это слово, застегивая ридик. Тут живот Валета перестает давить на меня и я, как краб, бочком вдоль стенки, выбираюсь из-под подоконника, вспоминая наставления Валета: "Кончил дело - делай ноги, но не писяй кипятком, а задумчиво хиляй в даль голубую без резких телодвижений!".

А события у окошечка разворачиваются. Хотя и бурно, но, видимо, по сценарию Валета: всем тут не до меня -- все с очень нездоровым интересом наблюдают, как Валет отношения с хмырём выясняет. Хмырь в восторге от своей исторической миссии в борьбе пролетариата с гнилой интеллигенцией, пытавшейся купить билет без очереди! А Валет занимает обескураживающую для хмыря позицию советского дубаря: под заводного лоха хляет и права качает:

-- ...ты меня не тычь, я те не Иван Кузьмич! Шшо! Це я интеллихент!?? Та я ж такой же хам, як ты! А ты, шо, -- еврей? Такой шибко вумный! Шо вылупился во весь урыльник!?? Сам ты прогнилая интеллихенция - эвон, как у тя из дыхала пропастиной ташшит!! Ты, падла, гнилая, шляпу ишшо напяль!

Я растворяюсь в вокзальной сутолоке, зная, что Валет побухтит еще, дав мне уйти подальше, и, вдруг, слиняет, как сквозь землю провалится. Был тут и нету: кепочку из кармана наденет, курточку возьмёт в руки, подкладом другого цвета. А торжествующая фря, дорвавшись до окошечка, захватит его целиком, вместе с подоконником, обнимет ридикюль, прижмется к нему щекою и долго будет кассирше мозги компостировать дурацкими вопросами. И заглянет она в свой так оберегаемый ридик тогда, когда из очереди выберется. А, заглянув туда, нервно будет шарить рукой внутри, потом долго и тупо смотреть на ридикюль снаружи...