Во время моего одиночного житья в Москве произошло событие огромного для меня значения. Владимир Владимирович Дмитриев, всегда относившийся ко мне внимательно и дружески, а во время эвакуации особенно, повел меня к Ольге Леонардовне. Не с визитом, не официально, а ввел меня в дом. И меня приняли. Постепенно я стала «своей» для Ольги Леонардовны и для Софьи Ивановны (о ней я уже писала). И так продолжалось долго — до конца жизни этой необыкновенной женщины, артистки, а потом и Софы, в 1967 году.
Володя Дмитриев был очень дружен с Ольгой Леонардовной, подолгу живал у нее в доме в Москве и в Гурзуфе вместе с женой Мариной. Дружба их была на равных, несмотря на огромную разницу в возрасте. Они могли отчаянно спорить о театре, о живописи, о литературе, вскипая одинаково темпераментно даже по пустякам. Но как же они оба глубоко и нежно любили друг друга! Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что у Дмитриева не было человека ближе, перед кем бы он был так открыт, кому бы он так доверял. А был он, по природе своей, и замкнут, и очень сдержан.
Во время налетов ужинали у Ольги Леонардовны в передней, где заранее элегантно накрывался маленький столик, придвинутый к сундуку, — только маленькие тарелки и графинчик, когда бывала «влага».
В свободные вечера я с радостью бывала в этом необыкновенном доме, почти всегда — до бомбежки. Ольга Леонардовна и Дмитриев оригинально развлекались — они вслух читали поваренную книгу Елены Молоховец и со всей серьезностью обсуждали меню обедов и ужинов, горячо споря, а потом шли в переднюю и с аппетитом ели вареную, иногда и печеную картошку или еще что-нибудь совсем не «по Молоховцу».
Ольга Леонардовна никогда не жаловалась на неудобства или на скудость продуктов по карточкам, а если кто и ныл иногда, в ответ получал обычное: «Глупости какие, не капризничайте!»