Черные бездействовали. Прошло полгода. Противник молчал. Прошел еще месяц. В феврале 1971 года я получил почтой пакет от издательства (находившегося от моего дома в десяти минутах ходьбы). В пакете была часть рукописи «Материи стиха» — два экземпляра первого тома и один второго. Где остаток моей рукописи? Почему мне вообще принесли пакет? Почему нет даже разъясняющей записки? Признаться, я ждал от противника любого хода, не обязательно е7-е5, но не этого. Еще месяц я обождал (вдруг что-нибудь мне соблаговолят объяснить?) и в марте послал Г. Ф. Кондрашеву письмо. Нет, это не был второй ход белых, это был призыв к противнику — сделать черными первый: я пытался насильно засадить его за шахматную доску. Я пользовался тем, что мой противник был обязан играть, поскольку я свой первый ход сделал; по советскому закону издательство, получившее рукопись, обязано в определенный срок ответить согласием или отказом, иначе рукопись официально считается... одобренной. Вот почему Кондрашев вернул мне мою через семь месяцев — останься она у него, пришлось бы за нее платить гонорар. Только того не понял Кондрашев, что вернуть рукопись — не значит ее отвергнуть; последнее требует мотивировки, значит — рецензии. А рецензия — это и есть тот ответный ход, к которому я хотел его принудить (Приложение 4).
Одновременно с письмом я послал в издательство возвращенную мне некомплектную рукопись. Через некоторое время, испросив аудиенции у Кондрашева, я тоном уже не слишком вежливым потребовал:
первое — моей полной рукописи;
второе — отзыва на нее, то есть официальной рецензии.
Мне повезло, что Кондрашев потерял часть рукописи. Это позволило мне наседать на него и его обличать. Иметь дело с этим чиновником было еще труднее, нежели с Чепуровым. Унылое, длинное-длинное, серо-скучное лицо с мертвыми глазами было неподвижно; на нем не читалось ничего. Хоть бы ненависть, хоть бы отвращение, хоть бы скука... Даже скуки в нем не отражалось. Своим тусклым голосом он нехотя, с абсолютным безразличием произносил какие-то дежурные тирады, словно читал их из передовицы позавчерашней газеты, и с таким же безразличием замолкал. Все же ссылками на юристов мне удалось довести до его дремлющего сознания, что если не будет рецензии, я подам на издательство в суд, а суд признает рукопись принятой и заставит его, Кондрашева, уплатить гонорар. Это он понял.
Дней через десять мне стало известно, что Кондрашев меня послушался и дал «Материю стиха» кому-то на рецензию. А еще неделю спустя я узнал, кому. Кондрашев своего рецензента засекретил, чтобы никто на него так или иначе не повлиял; к тому же он сам, лично выбрал, к кому обратиться — и сделал это, минуя даже главного редактора, может быть, и ему не вполне доверяя. Итак, я узнал, что моя рукопись — у Юрия Андреева, молодого волка, прославившегося незадолго до того критической статьей в «Литературной газете» о сталинском романе Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?»; эта статья свидетельствовала бы о либеральных взглядах критика, если бы не была заказана ему начальством, для которого Кочетов с его романом-памфлетом был чересчур откровенен. Ю. Андреев казался мне удачливым карьеристом; ждать от него было нечего, кроме разгрома. Я мог заранее написать его рецензию вместо него: в рукописи нет партийного подхода к литературе, нет народности, преобладают примеры из антиреволюционных поэтов, нет современных советских авторов, методология порочная; его, Е. Эткинда, нельзя подпускать к читателям, — он их испортит, привьет им идеализм, ревизионизм, формализм, структурализм-
Свободное копирование
