Снова запад сверкает молниями и извергает грохочущее пламя. Надвигаются грозные события. От перебежчика-русина стало известно, что 19 апреля противник готовится к наступлению.
Подведено 50 двенадцатидюймовых орудий, имеющих в запасе по тысяче снарядов на каждое. И огромное количество шестнадцатидюймовых «берт». Противник собирается повести наступление большими силами по всему фронту. Из штаба дивизии секретно сообщается об ожидающемся налёте аэропланов и цеппелинов. Для защиты от последних предписано держать наготове по две пушки от каждой батареи. В районе Белоковице и Тигиковице появились свежие австрийские корпуса. Паркам приказано произвести тщательную маскировку зарядных ящиков и двуколок.
Маскировка сделана превосходно. Ящики укрыты под деревьями вдоль широкого рва. Во время осмотра маскировки бросилось кому-то в глаза, что по другую сторону рва мелькает чья-то фигура, которая, переходя от дерева к дереву, внимательно вглядывается в расположение парка.
- Ксёндз, задави его гвоздь! - первым воскликнул зоркий Кириченко.
Базунов свирепо загорячился:
- Чего он тут шляется, мерзавец? Какое ему дело до того, что тут поставлено? Гридин! Тащи его, прохвоста!
- Оставьте его в покое, - заступился Болконский. - Он просто боится, не пушки ли? Не будет ли боя на этом месте?..
- Ну да! Вот это ему и надо: не пушки ли? Если пушки, он сейчас сообщит, что у нас тут резервы запрятаны. А если парки - значит, отступают. Им, подлецам, только бы нюхать, шпионить и доносить. Я бы всех ксендзов перевешал, всех до единого!
Мы обогнули ров и вышли на шоссе.
Гремели орудийные выстрелы. Катились автомобили. Мчались конные ординарцы. Надрываясь, пыхтели мотоциклетки. Небольшими взводами куда-то пробирались драгуны. Грохотали зарядные ящики и двуколки. Плелись понурыми группами раненые - вперемежку с ранеными австрийцами.
Вдали, в стороне от позиций, носились клубы чёрного дыма: горели деревни, зажжённые снарядами немцев. Вместе с гарью и копотью оттуда неслась волна удушливых слухов. Говорили, что Руглицы горят. Говорили, что обозы в панике удирают, раздавая пудами чай, сахар, консервы. Что штаб корпуса передвигается в Дембицу. Что одновременно с полётом аэропланов германцы готовят набег бронированных автомобилей...
Вдруг в воздухе высоко над нами замелькали сверкающие точки. Они опускались, вытягивались - и вот журчащими переливами, как бассейны, заплескались вверху гудящие аэропланы. Их было девять. Звук их становился все громче, назойливее.
Впереди и ниже других летел большой «фоккер». За ним - флотилия «таубе» в четыре колонны, по два аэроплана в каждой. Передовой отделился и стал кружиться над домом ксёндза. Суживая круги, как ястреб, он спускался ниже и ниже. Ярко блестели крылья на солнце. Отчётливей становился чёрный крест. Затрещали солдатские винтовки.
«Фоккер» шёл все ниже и ниже.
- Бросил! - закричали солдаты.
Послышался лязг железа, раздался долгий, протяжный взрыв, и в то же мгновение из дома ксёндза повалил густой дым: вспыхнул стог сена, стоявший на дворе у ксёндза. Аэропланы медленно передвинулись вправо от дома, вытянулись длинной лентой, как журавли, и начали осыпать бомбами полотно железной дороги.
- Опять этот ксёндз! - зафыркал сердито Базунов.
- Позвольте, - рассмеялся Болконский. - Ему же пожар наделали, и сено спалили, и сарай - и он же виноват!
- Вы думаете, он даром сено держал? - загорячился Базунов. - Нарочно пожар устроили, прохвосты, чтобы по дыму ориентироваться... Я бы всех ксендзов перевешал...
Патроны все вышли. Из тылового парка пришло донесение: патронов нет и не будет; в местном парке все роздано. Двадцать две двуколки из разных полков четвёртый час дожидаются прапорщика Болконского, который помчался в штаб корпуса за какими-то срочными указаниями. Конечно, это - пустая комедия. Патронов нет и не будет. В шестом часу вечера прапорщик Кузнецов привёз 8оо шрапнелей, и их немедленно расхватали. Солдаты не говорили ни слова. Но было ясно, что они думали. И вдруг неизвестно отчего с долины смерти - с позиций - пахнуло свежей надеждой.
- Тыщу германцев в плен захватили.
- Кто сказал?
- Казак из штаба дивизии.
- К нам подкрепление идёт.
- Кто такие?
- Сводная казачья дивизия.
- Третий Кавказский корпус.
- Да не. Никакого подкрепления. Мост на Дунайце спалили, не дали «ему» перейти. Один полк перешёл, а сорок вторая дивизия накинулась, окружила и весь полк до одного в плен захватила.
- Сорок вторая дивизия - молодцом! Ни одной позиции не сдала.
- Стой! Ординарец из штаба корпуса едет. Останавливаем взмыленную лошадь.
- Кто такой?
- Из сорок второго парка - за патронами еду.
- Где тут, к черту, патроны? Новостей никаких не знаешь?
- Говорят, потеснили немца.
- Ваша дивизия?
- Не-е... Нашу здорово потрепали. Под Тарновом билась... По Тарнову двадцать четыре «кабана» немец выпустил... Да вреда мало. Человек десять убило в сорок втором головном, в четвёртой тяжёлой двух ранило да орудие подбило.
- А в семидесятой бригаде?
- Шестая батарея три орудия потеряла.
- А убитых много?
- Не могу знать. Командир девятого корпуса до ночи на позиции был. Говорит, здорово «ему» наклали. Завтра опять вперёд перейдём.
- Куда, к черту, вперёд? - вмешивается раненый пехотинец. - До Тухова отошли.
- Ты какого полка?
- Переяславского.
- Отступили?
- А разве против него устоишь? « Чемоданами « кроет да кроет... А наших - одна цепочка. Третья батарея и затворы унести не успела. Четыре орудия «ему» достались.
- Ну, конечно, - запальчиво кричит Базунов. - Я говорил, что эти мерзавцы перебросят сюда пять корпусов и зайдут в тыл нашей армии. Там, на флангах, - как хочешь, а лоб должен быть крепкий как камень. Оставили один жалкий корпус - и дерись, как хочешь.
- Вон и Болконский едет...
У Болконского совершенно растерянное лицо.
- Ну что?
- Доблестно отступаем.
- Есть приказ отступать?
- Нет, пока наступаем в паническом бегстве.
- Да говорите толком. В чем дело?
- Табак... Приехал в штаб корпуса, а командира корпуса нет.
- Убит?
- А черт его знает. Ни живого, ни мёртвого нет. Сместили.
- За что?
- За кромцев.
- Кромский полк разгромили?
- Не его, а окопы. Забросали тяжёлыми снарядами, в пыль превратили. Солдаты бросились наутёк. Только в Рыглицах опомнились. Ну, командира корпуса по шеям...
- Ас патронами как?
- Не знаю. Там такой кавардак... Говорят о каких-то подкреплениях. Говорят, «дикая» дивизия сюда идёт или какой-то сибирский корпус. А от прапорщика Левицкого из головного эшелона вот какое донесение: «Против десятого корпуса - дела хороши, против нашего - неважные. Говорят, пришла на помощь какая-то стрелковая дивизия. Огонь сейчас гораздо слабее, чем вчера. Тухов занят противником. Мост нами сожжён. Больше ничего не знаю, кроме того что головному парку страшно далеко ехать за снарядами, которых ни в среднем, ни в тыловом, ни в местном парке нет».
- Это черт знает что! - вспыхивает Базунов. - Поеду к инспектору артиллерии с докладом. Кубицкий! Вели закладывать лошадей.
Из первого парка приехал прапорщик Виляновский.
- За патронами. Начальник дивизии требует: присылайте патроны на рысях. А где я ему возьму? Приехал к командиру бригады: пускай научит, как быть?
- Командира бригады нет. Он поехал к инспектору артиллерии как раз за тем же, за чем вы приехали к нему.
В двенадцать часов вернулся адъютант Медлявский из казначейства.
- Денег нет, - объявил он сразу. - В казначействе застал только делопута [Делопроизводитель.] . Все поспешно укладываются. Говорят, получен приказ об отступлении...
- В комнату торопливо вошёл Базунов и бросил денщикам на ходу:
- Немедленно обедать! Не позже как через час выступаем.
- Куда? - спросил Старосельский.
- В Домбе, по дороге на Сандомир.
- Почему?
- Не знаю. Пришёл к инспектору артиллерии, спрашиваю: где брать снаряды? «Снаряды? - улыбается он. - Фьють!..» Свистнул весьма выразительно и говорит: «Внушите командирам ваших парков, чтобы они поменьше горячились, и прочитайте-ка лучше диспозицию». Прочитал я диспозицию и ничего больше не сказал. Написал сам себе предписание, дал инспектору артиллерии подмахнуть - и скорей сюда... В корпусе, доложу я вам, форменный сумасшедший дом: торопятся, суетятся, ругаются, что-то кричат, что-то друг другу растолковывают, и все ни черта не понимают... Одним словом, отходим сразу за пятьдесят вёрст - на станцию Мелец.
- Да в чем же дело?
- Говорю вам: никто ничего не говорит и никто ничего не знает. Может быть, какой-нибудь хитрый план, а может быть - просто очищаем Галицию. Велено при отходе уничтожать мосты и портить дороги. В Домбе приказано собраться шести паркам. Уходит весь девятый корпус.
Но, говорят, уходит, чтобы очистить место для шестого сибирского корпуса.
- Позвольте, тогда к чему же взрывать мосты и портить дороги?
- Кто его знает? Манёвр?.. Чтобы заманить немцев в мешок между двух корпусов - между сибирским и двадцать первым, который тоже, по слухам, сюда идёт...
- Ох, не люблю я таких манёвров, - поскрёб в затылке прапорщик Кузнецов.
Свободное копирование
