Переселение крестьян
Голод выявил экономическую необеспеченность крестьянства. Переселение малоземельных на свободные, пустующие земли выдвигалось жизнью как очередная задача внутренней экономической политики. Об этом рассуждали в обществе, писали в прессе, докладывали в земствах. Самочинно и стихийно двинулось в Сибирь и само крестьянство, не дожидаясь, пока вопрос будет вырешен правительством. Правительство же, пассивное и не склонное к новым широким мероприятиям, в данном случае не только не содействовало расширению и развитию переселений, но определенно ставило препятствия, видимо, прислушиваясь к опасениям помещиков, сетовавших, что с переселением крестьян помещики теряют рабочие руки, необходимые для сельскохозяйственных работ в поместьях.
Создавалось несообразное положение. Волна самовольных переселенцев, докатившись до Тюмени, в то время конечного по направлению к Сибири железнодорожного пункта, ибо Великий сибирский путь еще только строился, создавала там замешательство. Самовольные переселенцы требовали отведения земельных участков, пропитания, помещения, медицинской помощи и пр. и пр.
Правительство, как правило, запретило переселение, но ему волей-неволей приходилось обо всем этом заботиться, организовать помощь переселенческой массе, двинувшейся в путь часто не только без ведома властей, но и прямо вопреки категорическим запрещениям.
В Тюмени был правительственный переселенческий чиновник, проявлявший в своем трудном положении много доброй воли и заботливости и сделавшийся весьма популярным среди переселенцев. "Главному начальнику самовольных переселений", -- адресовали они ему свои заявления, не отдавая себе отчета в иронии, заключавшейся в этом наименовании.
В такой-то обстановке задумала Антаева после голодных лет организовать частными средствами переселение в Сибирь значительной группы (до 1000 душ) малоземельных крестьян из Воронежской губернии. Антаева с ходоками ездила в Сибирь выбирать места, а затем и сопровождала переселенцев. Сережа финансировал это дело (15000 руб.). Оно потребовало больших хлопот, но проведено было вполне благополучно.
Вероятно, на карте Западной Сибири и теперь можно найти деревню Антаевку, названную переселенцами так в память об их попечительнице.
Выступление Антаевой было не единственным в своем роде. В Самарской губернии орудовавшая в имении Е. В. Пустошкина Е. А. Котляревская также организовала переселение некоторой группы.
За организацию переселений брались, помнится, и земства. В газетах упоминалась также деятельность некоего Нечволодова, которая приняла весьма широкий размах. Не располагая сам никакими средствами, он принужден был покрывать свои издержки по переездам и по содержанию своему из сумм, собиравшихся им специально на то с переселяемых крестьян. Это подало повод к обвинению его в эксплуатации переселенческой нужды. Несправедливое обвинение это, подхваченное прессой, очень взволновало А. И. Чупрова, сочувствовавшего проявлявшейся обществом инициативе в переселенческом деле. По его просьбе К. Ф. Федяевский специально обследовал деятельность Нечволо-дова, оказавшуюся вполне бескорыстной и заслуживавшей всякого сочувствия.
Я упоминал о первой встрече нашей с А. А. Корниловым и Д. И. Шаховским. С первым мы провели затем ряд операций по помощи голодающим. Впоследствии мы издали его книгу "Молодые годы Михаила Бакунина" и "Историю России XIX в.".
С обоими мы впоследствии сблизились по "Союзу Освобождения".
Голодные годы свели нас еще с Александром Генриховичем Штанге, всецело отдавшим себя заботам по кооперированию павловских (Нижегородской губернии) слесарей-кустарей. Материнская ли преданность его этим людям, условия существования которых он изучил до мельчайших подробностей, или фанатическое служение идее кооперации, не знаю, но у А. Г Штанге, казалось, не было других интересов, не было совсем личной жизни вне круга забот о павловских кустарях. Человек с высшим образованием, хорошо природно одаренный, он уныло молчал и наводил тоскливую скуку, когда ему почему-либо нельзя было говорить о павловских кустарях. Но зато, когда ему удавалось привлечь внимание к своим опекаемым, он оживлялся и становился интересным. Это был один из ранних кооператоров, отдававших свои силы отдельным людям или группам людей. После 1905 года кооперативное движение у нас получило громадный размах и приняло другие формы. Притекли большие средства, выступили новые и многочисленные деятели; оживилось законодательство; появились кооперативные банки, съезды, курсы. То, что достигалось громадными усилиями отдельных, преданных движению одиночек, стало рядовым явлением, не требовавшим особых усилий.
Сережа и Сергей Тимофеевич Морозов (основатель Кустарного музея в Москве), с которым мы через Штанге познакомились, на протяжении ряда лет финансировали Павловскую артель. Затем, с оживлением кооперативного движения и открытием банковского кредита, надобности в таком содействии со стороны частных лиц уже не было. Мне было приятно прочесть на днях в "Известиях", что Павловская артель процветает и по настоящее время носит имя своего изначального рачителя -- А. Г Штанге.
Совместно с А. Г Штанге, С. Т. Морозовым и другими сочувствовавшими кооперативному движению лицами мы участвовали в создании акционерного общества "Союз" для торговли исключительно кооперативными товарами.
Свободное копирование
