Постройка собственного дома и дачи
Вскоре родители решили обзавестись собственным домом. Таков тогда был обычай. Выбор местности пал на уже облюбованную часть города между Пречистенкой и Поварской. Эта здоровая местность издавна была заселена преимущественно дворянством. Затем здесь стала селиться и так называемая интеллигенция, врачи, чиновники, юристы, профессора, артисты, инженеры. Сюда же потянулись и купцы с фабрикантами, ранее державшиеся преимущественно Замоскворечья. Понятно, что вновь переселяющиеся из провинции в Москву люди со средствами охотно оседали тут же.
Отец остановил свой выбор на владении, расположенном с солнечной стороны, посредине Арбата, между двумя переулками Б. и М. Песковским, с проходным двором, по обширности своей оставлявшем возможность в будущем большой застройки. Осмотревшись в Москве, он учел, что Арбату предстояло занять господствующее значение в данном секторе города и что ценность участка и здания, на нем возводимого, должна была со временем значительно возрасти.
Для постройки пригласили одного из лучших московских архитекторов того времени -- Каминского, который и возвел в 1873 году особняк-дворец в стиле барокко. В ту пору испытанный, разработанный рядом гениальных зодчих, хорошо приспособленный к современным потребностям прижившийся у нас классический (античный) стиль -- считался устаревшим, "казенным". Строя себе особняки, новая буржуазия перепробовала все возможные, сначала исторические стили, затем декадентский, наконец, модерн, с тем чтобы в начале века вернуться опять к уравновешенным формам классики.
Владение занято теперь, но совершенно до неузнаваемости перестроено, театром Вахтангова. Великолепная мраморная лестница в два марша, белого мрамора с бронзовыми статуями, несшими освещающие лестницу лампы. Уютная зала с лепниной, отличавшаяся редкостным резонансом, восхищавшим А. Г. Рубинштейна. Дубовая столовая. Черная гостиная с гобеленами и красная гостиная с кариатидами белого мрамора -- все это исчезло после произведенных театром перестроек.
Мамочка отдала устройству дома весь пыл, на какой она была так способна, по рассказам знавших ее людей. Проекты архитектора обсуждались ею во всех частностях. Она ездила в Париж закупать и заказывать обстановку. Все было устроено со вкусом и с чувством меры. Ничего крикливого, бьющего на эффект. Быть может, выросши в простых жилых комнатах и спокойных парадных покоях этого величавого особняка, я потому и чувствую всегда какую-то бодрую отраду, бывая в красивых и художественно обставленных зданиях. Сколько, в самом деле, наслаждений получали мы еще совсем малышами, слушая музыку или глазея на танцы в нашем белом зале, рассматривая в черной гостиной гобелены на сюжеты из басен Лафонтена, прячась в кабинете отца за гигантскую китайскую вазу. Она стояла на полу, эта великолепная ваза, вышиной в сажень с лишком, черная, с изображенными на ней золотой краской болотными растениями. Мне памятно ее первое появление у нас в доме, когда я, вбежав в кабинет отца утром до его прихода, застал перед поставленной на пол среди комнаты вазой этой камердинера Михаила в полном недоумении и буфетчика Максима, с видом знатока, каким он в данную минуту считал себя, пощелкивавшего языком и выражавшего этим полное восхищение. От них я тут же узнал, что некто В., ведший дела с Китаем и вывезший оттуда много художественных предметов, запутался в делах и покончил с собой. Вдова распродавала имущество, и отец купил у нее это сокровище.
В дни приема гостей нам разрешалось в черной гостиной перелистывать лежавшие там иллюстрированные издания. Из них особо поражал нас Данте, иллюстрированный Густавом Дорэ. Были еще вывезенные отцом из Китая альбомы с подлинными китайскими цветными картинками на рисовой ломкой бумаге, изображавшие насекомых, птиц, цветы, пейзажи, домашние и уличные сцены. Был между ними, о чем старшие, по-видимому, забывали, и альбом с ужасными казнями, вызывавший в нас ужас и привлекавший наше любопытство. Со смехом припоминаю я еще лежавший тут же альбом гоголевских типов Боклевского.
За домом в Москве родители завелись для летнего жития и собственной дачей на 8-й версте от Москвы по Можайскому шоссе в Жуковке, между Кунцевым и Сетунью. Там проводили лето, причем отец ежедневно ездил на пролетке в город по делам. По близости от города посещали дачу и деловые гости. Помню, как я наскочил в кабинете отца на приехавших к нему купцов-китайцев. По неожиданности я очень испугался, особенно их длинных острых ногтей. Но они встретили меня очень ласково.
Жуковка еще не была так населена и застроена, как теперь. Дачи Ивачева, хирурга Басова (впоследствии Хлебникова), Катуар, Бауэр и несколько подальше Пешкова, перекупленная Ровинским, -- вот и все соседи. Промышленных заведений в округе было только два -- пешковская ковровая фабрика да примитивный кирпичный завод. Все дачи имели более или менее значительные, огороженные участки. Так, у нас был парк в 8 десятин. Несмотря на близость к городу, это была почти настоящая деревня тогда. Достаточно сказать, что при отце в какую-то осень на наш участок забрел лось. При перескакивании через забор он напоролся насмерть на острый кол. Конечно, он водился не в нашей местности, но были же, значит, хотя бы и в отдалении, леса, откуда такой зверь мог забежать.
На дачу ездили на своих лошадях, что брало около часу времени. При проезде мимо Кутузовской избы, тогда еще не застроенной и одиноко стоявшей в открытом поле, нам часто рассказывали эпизоды Отечественной войны, связанные с этой местностью. Несмотря на то, что протекло уже тому более 60 лет и в промежутке пережиты были страной еще две тяжелых войны, Отечественная еще жила как бы в преданиях. В деревне Аминьеве (около Жуковки) мне пришлось слышать даже рассказы старушки крестьянки, очевидицы пожара 12-го года.
Свободное копирование
