Все чаще я спрашивала себя, что я, обученная балерина, делаю в этой школе клоунов. Примерно в то время, когда у нас должен был быть «выпускной вечер» (всего после нескольких недель обучения!), я узнала, что некоторые из моих знаменитых преподавателей балета теперь были в Париже, включая известного Мордкина, который еще в Харькове рекомендовал мне продолжать балетную карьеру. Хотя я и не танцевала два года, но я была еще так молода, что несколько месяцев упорных занятий помогли бы мне вернуться в отличную форму. Теперь мне нужны были только две вещи: деньги на занятия балетом и разрешение Видкуна возобновить мою карьеру. Как только я решила вернуться к балету, я написала Видкуну о своем намерении. Я объяснила ему, как много балет значил для меня, а также напомнила ему, что хотя вначале на это потребуется немного денег, позже моя карьера балерины сделает меня финансово независимой, и я заверяла его, что буду пользоваться своей девичьей фамилией.
Учитывая все недавние события и перемены в наших отношениях, я думала, что Видкун будет доволен, поэтому ждала его ответа с нетерпением, и он не заставил себя долго ждать. Прочитав ответ, я была потрясена: на все я получила категорический отказ. «Любая сценическая карьера небезопасна, ненадежна и, что наиболее важно, не подходит барышням из приличных семей. Я не позволю бросить тень на доброе имя семьи Квислинг. Даже если ты будешь использовать другую фамилию, это не гарантирует, что репортеры не будут пытаться узнать истину. Сейчас мы должны быть крайне осторожными, чтобы не привлекать внимание к нашей пока еще не разрешенной деликатной ситуации. Тебе нужно получить хорошую и надежную профессию. Я займусь этим, как только закончится моя командировка. Будь терпелива. Тебе не о чем беспокоиться. Я буду заботиться о тебе до конца своих дней и даже дольше, потому что ты — часть моей семьи, и я люблю тебя, как свою дочь».
Он закончил письмо своей обычной просьбой уничтожить его после прочтения. Я выполнила его просьбу, но сказанное им глубоко запало мне в душу. Он не только подчеркнул, что относится ко мне, как к своей дочери, но еще и разрушил все мои планы, желая и дальше контролировать мою жизнь. После этого я утратила надежду, которая поддерживала меня в течение последних недель. Лишившись каких-либо перспектив, я должна была взглянуть по-новому на мое нынешнее положение. Когда Мара въехала в мою комнату, отняв остатки моей независимости, я все же могла продолжать свое существование, так как у нее не было возможности контролировать мои мысли. Она не сумела лишить меня надежды на лучшее будущее. Это позволяло мне чувствовать себя достаточно независимой и свободной в ее присутствии, а также поддерживать вежливые отношения с ней. По правде говоря, Мара тоже прилагала усилия для того, чтобы наши отношения были дружелюбными, старалась быть веселой, насколько она это умела. Я старалась избавиться от мысли, что Мара украла не только мою личную жизнь, но и моего мужа.
Хотя мы все еще скрывали напряженность в наших отношениях, письмо Видкуна поставило на всем этом точку. Потеряв всякую надежду выбраться из своей тюрьмы, я утратила аппетит и похудела так, что на это стали обращать внимание. Вернулась моя бессонница, и у меня больше не было сил поддерживать веселое настроение. Я начала избегать людей, даже моих ближайших друзей из пансиона.
Вероятно, по настоянию других жильцов, Мара стала выражать обеспокоенность о моем ухудшающемся состоянии. Она говорила, что я не должна уединяться в своей комнате, что нужно заставлять себя выходить на улицу и общаться с другими людьми. Я нуждалась в развлечениях! Она также заверяла меня, что все скучают по мне в школе, и Никитин расхваливал меня. Он был уверен, что сделает из меня кинозвезду, если я буду продолжать работу под его руководством, и что я должна вернуться в студию.
Я не слушала ее и хотела только одного: остаться наедине со своими мыслями. Эти мысли были черны, как моя безысходность, но я чувствовала, что должна понять, что происходит со мной. Откуда появились эти ужасающие силы, полностью овладевшие моей жизнью? Я не могла больше думать, что все будет хорошо. Становилось все тяжелее и тяжелее. Глубоко во мне был пронзительный, но безмолвный крик боли, ярости и отчаяния: «Черт возьми! Черт возьми!». Несмотря на боль, причиненную мне Видкуном, я все-таки верила, что в глубине души он желает мне благополучия, и поэтому я должна доверять ему. Я была убеждена, что он оказался в своем затруднительном положении не по собственной вине. Мне казалось, что он ищет выход из сложившейся ситуации так же отчаянно, как и я.
Свободное копирование
