Несколькими часами позже французы все-таки взорвали все мосты через Луару — в Орлеане, Жаржо, Шатонефе, Сюлли, — что было совершенно бесполезно и даже нелепо. Когда германские части подошли к Луаре, их саперы за несколько часов беспрепятственно навели понтонные мосты. Французское командование, в лице Петэна и Вейгана, уже тогда вело переговоры о капитуляции и не помышляло о сопротивлении.
Сотни тысяч беженцев после взрыва мостов на Луаре оказались отрезанными от пути к югу. Семьи были разлучены, потеряли друг друга, многие — на долгие годы. Взрыв мостов внес невероятное смятение. Даже враг не мог навредить больше, чем сделали сами французские власти.
Но вернемся к налету германских самолетов. Вражеские машины покружились над толпой, стоявшей по обе стороны моста и на мосту, снизились и вдруг с диким воем спикировали на мост. Ради устрашения вражеские летчики пускали в ход в момент пикирования особые сирены.
В шуме никто не заметил приближения самолетов и, только услышав вой сирен, все подняли головы вверх и оцепенели от ужаса. Стоявшие на берегу бросились в поле, но было уже поздно. Самолеты били по мосту и по дороге, густо покрытой, как икрою, беженцами, а также по Сюлли. Два раза налетали самолеты, сбрасывая огромные фугасные и зажигательные бомбы. Их последний налет, уже поздним вечером, был самым губительным.
Город, наполовину разрушенный, запылал. Только предместья, утопавшие в садах, уцелели более или менее, обрамляя черную яму развалин центра.
У людей не было ни времени, ни возможности бежать. Смерть косила их сотнями. Пылали автомобили, зажженные бомбами. Трупы загромождали подходы к мосту. Во время налета погибло около тысячи человек. Когда я потом просматривал в мэрии Сюлли списки убитых, почти против каждого описания трупа стояла приписка: личность не установлена. Многие потеряли тут своих жен, детей, родных. И вдобавок им так и не удалось узнать о судьбе близких, потому что все трупы были обуглены и изуродованы до неузнаваемости. А ведь сердце человека устроено так, что, если он не видел сам гибели своего близкого, не получил о ней точных сведений, он верит в чудо, надеется на его спасение. Мой брат пропал без вести на гражданской войне, а мать до самой своей смерти, до 1930 года, верила, что он жив, и все поджидала его возвращения.
Страшные сцены разыгрались в Сюлли и на мосту, когда налет кончился и движение колонны возобновилось.
Вот по дороге из Сюлли медленно едет автомобиль. Рядом с водителем, как-то безжизненно поникнув, сидит молодая женщина с закрытыми глазами. Это труп его жены, которую убило рядом с ним осколком бомбы. Но человек везет ее неизвестно куда, словно она все еще жива.
Один водитель остановил свою машину в ближайшей деревне и обратился к местным жителям с просьбой дать ему напиться. Сзади него в машине сидел мальчик и держал в руках большой сверток. Тут же сидела жена, бледная, молчаливая.
— Знаете, что я везу? — спросил он вдруг у крестьян, давших ему воды.
И не дожидаясь ответа, подошел к машине и развернул сверток: в простынях лежал труп ребенка. Этот человек вез с собою труп своего убитого сына.
Люди по инерции продолжали двигаться на юг, увозя с собою трупы своих близких.
Едва стемнело, саперы взорвали мост в Сюлли. На мосту еще были люди, автомобили, повозки. Я видел сам много дней спустя застрявшие на мосту в момент взрыва автомобили. Одни торчали из воды на самой середине взорванного пролета, другие, зацепившись за перила, висели в воздухе.
Сообщение через мост было прервано… по крайней мере для французов. Огромная толпа все еще долго теснилась у моста, словно ожидая чего-то. На нее напирали сзади вновь прибывающие колонны.
Постепенно люди рассеялись по полям, освещенным пламенем горящего Сюлли. Владельцы машин пошли в обратный путь пешком, у них больше не было бензина. Из покинутых машин сыпались на дорогу вещи, бумаги, чемоданы. Когда я проезжал здесь в начале июля, вокруг Сюлли и у моста, в полях и лесах, стояло 15000 брошенных машин, гигантский мертвый автомобильный парк…