Наш отъезд - 1

Наш отъезд

Вечером 15 июня мы тоже решили уехать. Невольно всеобщая паника захватила и нас. Ужас, тревога этих бегущих на юг людей передались всем членам нашей семьи, служащим школы. Но для отъезда были и объективные причины. Наши запасы продовольствия иссякали. Деревенские лавчонки опустели: беженцы раскупили все. В булочных не было хлеба, муку не подвозили. Большинство торговцев уже уехало, а оставшиеся спешно грузились на автомобили. Местное население постепенно вливалось в толпу беженцев. Днем и ночью над соседними деревнями и городками кружили вражеские самолеты, грохотали разрывы бомб, лаяли пулеметы. Страх выгонял местных жителей из домов, гнал их куда глаза глядят. Почти все мои пациенты разъехались. Да я и не мог ездить к ним на автомобиле: негде было купить бензина, за ним приходилось идти в деревню пешком за три километра. К тому же невозможно стало уже выбраться на большую дорогу, сплошь забитую колоннами беженцев, машинами.

Беженцы рассказывали, что французы взорвали на Луаре мосты, что там будет организовано сопротивление, что там пройдет линия фронта. Но крупные военные силы не появлялись, а враг был уже близко. Поль Рейно грустным голосом сообщил по радио о том, что французские войска оставили Париж. Кстати сказать, эта речь была последним отзвуком радио: в округе прекратилась подача электрической энергии. Мы сидели в темноте, радио молчало.

Последнюю ночь, тяжелую и зловещую, мы провели в нашем затерявшемся среди полей и лесов доме. Вечером где-то совсем близко ухали бомбы. На горизонте, со стороны Луары, ползли огромные столбы дыма, расцвеченные заревом пожара. Весь горизонт казался охваченным пламенем: на западе еще догорал закат, а на востоке, в стороне Сюлли, небо пылало заревом пожара, словно там всходило другое солнце. Очередь была за нашей деревней.

А поток беженцев все еще лился по дороге. Деревни на его пути пустели, и толпа молча шагала по безлюдным улицам мимо брошенных, наглухо закрытых домов. Часто беженцы сворачивали с дороги, чтобы попросить у жителей воды или пищи. Никто не отвечал на их стуки, никто не откликался на их голоса. Тогда, взломав двери, беженцы заходили в дома. Люди, оставившие все свое имущество на разграбление врага, не очень-то церемонились с чужим добром.

Надо сказать, что крупных краж все же не было. Воровали или, вернее, просто брали в первую очередь продукты. Беженцы голодали, многие ничего не ели по два-три дня. Они забирали в чуланах провизию, резали кур, кроликов, гусей, жарили их тут же на кострах у края дороги. Залезали в погреба и вытаскивали оттуда бутылки с вином, которое немедленно выпивали. Пьяных в толпе не было: французы к вину привыкли и пили они не для того, чтобы напиться. По совести говоря, их трудно было даже за это корить, вероятно, каждый на их месте поступил бы так же.

Но брали не только еду, брали белье, простыни, одеяла и полотенца, т. е. опять-таки предметы, в дороге полезные. Ели в чужой посуде, а затем били стаканы, тарелки, уносили с собой ложки и ножи. Часто захватывали то, что попадалось под руку, понравилось почему-либо; никто не думал о том, что делать потом в пути с безделушками, украшениями, кухонной утварью, столярными инструментами, семейными фотографиями, рамками. Грабители были не профессионалы, а рядовые французские обыватели, веками привыкшие свято чтить чужую собственность, а тут сразу забывшие свои привычки и традиции.

Больше всего, как это ни странно, крали не самые бедные, а люди побогаче, те, которые ехали на своих машинах. Ведь пешеходам и велосипедистам не на чем было тащить награбленное. Они только поедали провизию, выпивали вино. По моим личным наблюдениям, очень многие хищения совершили именно зажиточные буржуа, лавочники, ехавшие на грузовиках или на легковых автомашинах.