Интимный дневник - 131

samedi, le 20 mars

Сегодня один из тех редких дней, когда все золотится в солнечных лучах, и люди наконец решаются оставить свои плащи и пальто дома и явить всему миру свои тощие, бледные, как чешуя селедки, голые руки. Я вышла на минутку, чтобы только купить газету, но солнце было такое ласковое и теплое, что домой возвращаться просто не захотелось.

Прошатавшись по городу чуть ли не час, я набрела на одну очень симпатичную витрину. Я заметила это место уже давно, правда видела его только из окна такси и в вечернее время, когда магазин был уже закрыт. Мне нравилось его название. Оно навевало мысли о моей работе. На двери, закрытой на ключ, висело небольшое объявление: «Пожалуйста, звоните в оба звонка». Я позвонила и стала ждать.

Дверь мне открыл мужчина. Заулыбавшись, он впустил меня в помещение. Внугри оказалось тесновато: все было заставлено стойками с одеждой, дешевыми украшениями и херувимчиками с золотыми крылышками. Я стала перебирать на вешалках одежду. Достаточно мило, что-то вроде маскарадных нарядов, но чересчур готично. И дороговато. Меня всегда удивляло, как подобные магазины умудряются не прогорать. Товары, выставленные здесь, имеют столь ограниченный круг покупателей, что остается только отчаянно надеяться, что десяток-другой людей, для которых этот магазин — сущий рай на земле, когда-нибудь набредут на его двери.

Человек скрылся в заднем помещении, и сразу же брякнул колокольчик. Вошла юная девица, почти подросток, вероятно, его дочь. На ней было короткое платье, джемпер и розовые резиновые сапожки. Когда он снова появился, она обратилась к нему по имени.

Папаша попросил ее что-то там завернуть. Она вздохнула и недовольно потопталась у прилавка. Да, уж на что мои родители не образец консерватизма и соблюдения традиций, но они всегда обязательно посылали меня куда-нибудь на несколько недель, когда не было занятий в школе. Для всех хорошо: и они от меня немного отдыхают, и тебе спокойно, не надо то и дело вращать глазами и ворчать, что мир жесток и несправедлив.

— Ладно, — недовольно фыркнула она и принялась пеленать какую-то брошку в километр черной ткани. Я сразу же узнала эту манеру говорить, полученную в обычной английской средней школе, на которую накладывались интонации избалованного ребенка, которому родители во всем потакают, и общие обертоны речи, присущие южанам. Когда я вижу такую вот молокососку, которая считает себя пупом земли, это приводит меня в такое бешенство, что шерсть встает дыбом.

Снова звякнул колокольчик, и папаша почти мгновенно исчез, словно растворился в воздухе. На этот раз вошла крошечная женщина, с ног до головы наряженная в одежды явно из этого магазина. То есть, я хочу сказать, она очень была похожа на пирожное безе, только какого-то синюшного цвета. Вместе с девчонкой они в один голос стали громко жаловаться на холод в помещении, а потом сварливая маленькая корова тоже куда-то пропала, видно, пошла требовать от своего предка, чтобы он принял к этому какие-то меры. Я получила огромное впечатление, ей-богу - в этом возрасте, насколько я помню, мой разговорный репертуар не выходил за рамки «не знаю» и «отвали».

—  Вас кто-нибудь тут обслуживает? — обратилась ко мне женщина. Я сама не очень-то высокого роста, но эта миниатюрная мегера была мне по плечо, не больше. В своих многочисленных юбках и корсетах она выглядела очень романтично, как после несчастного случая на фабрике обоев. Который случился лет пятьдесят назад.

—  Спасибо, я просто смотрю.

Пока я из вежливости перебирала плащи и пальто, сшитые из парчи, и юбки с кринолинами, мегера все время вертелась у меня под мышкой. Вещи выглядели неплохо, но весили, наверное, килограмм шесть каждая, не меньше, не считая бархатной тесьмы.

—  У вас очень красивая витрина, — сказала я, надеясь, что она поговорит немного со мной и уберется куда-нибудь к себе. — Я часто хожу этой дорогой на работу, но зашла к вам впервые.

—    А где вы работаете? — тут же спросила она. Думай быстро, девочка.

—    В «Ви энд Эй», — сказала я.

—    Где-где?

—    «Виктория и Альберт».

Она продолжала смотреть на меня оловянными глазами. Как могла она не знать знаменитый музей костюма? Очень странно для человека, который чего только на себя не навешал.

—  Музей Виктории и Альберта.

—  А-а, в музее! - сказала она таким тоном, будто опять ничего не поняла, но просто не хотела меня расстраивать.

Вот так дама, подумала я. Музей-то находится прямо тут, за углом.

—   Это все... м-м... вы сами сшили? — осмелилась я задать вопрос.

—   Да, - скромно ответила она, отвернулась и снова что-то сердито заорала своей дочке. Им все еще казалось, что в магазине нестерпимо холодно. Я подумала, что у нее, может быть, анемия и чуть не посоветовала пройти восстановительный курс лечения горячим камнем.

—   Очень мило, — прохрипела я.

—   Может, я могу вам еще чем-нибудь помочь? — нетерпеливо спросила она. Я как раз смотрела на изящные сережки в виде бабочек, не слишком вычурные, они мне понравились, но просто из принципа я сказала «нет». Мегера, не отходя ни на шаг, пасла меня до самой двери, отодвинула тяжелый засов и выпустила обратно на свежий и теплый воздух. Знакомство с магазином и его обитателями так травмировало мою нервную систему, что я сразу же перешла через дорогу, открыла дверь другого и выложила там шестьдесят фунтов стерлингов за сережки с блестящими стекляшками.