Интимный дневник - 67

lundi, le 12 Janvier

Голова моя все ниже клонилась к столу. Пить чай из дымящейся кружки мне совсем не хотелось И завтракать тоже не хотелось. Мама то и дело вздыхала. Она явно хотела что-то сказать, но все не решалась.

—   По крайней мере, каждый неудачный роман поднимает мои шансы для следующего, — мрачно пошутила я. — Мой уровень растет.

—   Деточка моя, не думаешь ли ты, что когда-нибудь твой уровень поднимется так высоко, что кругом не найдется никого, чтобы ему соответствовать?

Были бы у меня силы оторвать лоб от кружки, я бы испепелила ее взглядом, чтоб никогда больше не делала попыток сглазить мою судьбу.

—  Я даже сама не знаю, почему так произошло, — простонала я. — То есть я, конечно, вижу причины, но не могу понять, почему вообще так происходит.

Отец шелестел газетой. Лицо у него было озабоченно.

—   Не переживай так, сердце мое, — наконец сказал он. — У него, скорей всего, еще кто-то появился, и ему только нужен был повод.

—   О да, конечно, мне от этого намного легче, спасибо большое.

Хотя, если хорошенько подумать, возможно, папа и прав. Ну да, ведь уже было что-то подозрительное, причем несколько раз: эсэмэски, звонки, которые мне показались тогда немного странными. А несколько месяцев назад вообще произошло нечто серьезное. Он часто, бывало, повторял: «Что ж тут удивительного». Очень часто. Обычно, когда мы с ним спорили о каких-нибудь пустяках, и моя позиция задевала его лично, первое неверное слово, сказанное кем-либо из нас, угрожало разрушить все до основания. Что ж тут удивительного, говорил он, и, предвидя, что сейчас он пойдет перечислять Все Мои Грехи и Грешки за Последний Год, я уходила в другую комнату и закрывала дверь, включала телевизор, приводила себя в порядок, и так далее. Весь этот список моих прегрешений я знала наизусть. И как я на какой-то короткий период вернулась к своему бывшему парню, и менее серьезные, например, что я всегда представляю его моим знакомым не как своего парня, а как просто знакомого. Лучше всего надеть наушники и ничего, кроме музыки, не слышать. Через час он сам подойдет и попросит прощения.

Однажды декабрьским утром мне захотелось куда-нибудь отправиться. Солнце только всходило, и сама я не могу объяснить, почему я проснулась очень рано. Так значит, ничего удивительного? Что ж, посмотрим. Я отправилась на вокзал Кентиш-Таун и вышла на платформу, от которой поезда шли на юг.

Приехала, взяла такси и вышла прямо у его порога. Воздух был влажен и пах солью и йодом. Еще не было и девяти утра. Я знала, что дверь с черного хода у них никогда не запирается, да и соседа его мне будить не очень-то хотелось. Я потихоньку прокралась по лестнице наверх и взялась за ручку его двери. Нажала. Не получилось. Нажала сильней. Дом еще эпохи Регентства — из-за погоды иногда двери просто так не поддаются. Но не тут-то было. Заперто. Я забарабанила что есть силы. И сердце мое уже бухало так, что в ушах стучало.

За дверью ясно послышался чей-то шепот, причем разговаривали двое. Заскрипела кровать.

—  Кто там? — раздался сдавленный голос, который явно принадлежал ему.

—   Это я,— сказала я.

—   Ого!...

Изнутри снова послышался приглушенный разговор.

—   Может, все-таки впустишь меня?

—   Подожди во дворе. Я сейчас выйду.

Сердце мое рке не стучало. Его вообще больше не было. К горлу подкатил какой-то огромный комок, так что трудно было дышать.

—  В чем дело? — пискнула я.

—  Ты можешь подождать на улице? — снова сказал он, но уже немного громче. И опять за дверью раздался какой-то шум.

—  Нет, — я повысила голос. — Впусти меня.

Он вышел как-то очень быстро и так же быстро и плотно притворил за собой дверь. Я рванулась к ней. Но он с легкостью удержал меня.

—  Ради бога, не ставь меня в неудобное положение, — сказал он, глядя на меня умоляющими глазами.

Еще чего, подумала я. Там у него внутри кто-то есть. Но вряд ли он меня пустит.

Тут он схватил меня и потащил вниз по лестнице. Я отбивалась, как могла.

—   Черт побери, что ты делаешь? Куда ты меня тащишь? — орала я. Слышно было, как хлопают двери других спален в доме, и его соседи выползают полюбоваться, что там происходит. Он силой втащил меня на кухню. Да, сказал он, там у меня девушка. Подружка моего соседа. — На случайно оказавшейся раскладушке? — Нет, на моей кровати. — Кто она такая? — закричала я. Не ставь меня в неудобное положение, соседи спят, повторял он то и дело. Ты всех разбудишь. Она медичка. Военный врач. У нее офицерское звание. Просто подруга одного моего друга. Но между нами ничего не было. — Ничего такого? И вы даже не трахались? И даже в постели вместе не спали? Послушай, у тебя же под халатом ничего нет, скажешь, не так? Я залезла рукой ему между ног. Точно, там не было и намека на какие-нибудь трусы.

—   Поверь, я тебе не вру, — умолял он. — А сейчас иди, посиди в кафе, там, в конце улицы. Посиди немного, подожди меня, я приду, и мы обо всем поговорим, ладно?

—   Поверить? Поверить тебе? Да разве тебе можно верить?

Лицо его вытянулось и побледнело. Тогда он сам перешел в наступление, выдвинув против меня тяжелое оружие. Свою козырную карту. А ты, мол, сама-то кто? Кем ты, мол, работаешь, забыла?

Выражение «выйти из себя» мне всегда казалось очень неточным. И я никогда до конца не понимала, что именно это значит. Ведь, такие ввыражения, как «да кто ты такой?» или «на, получи!» не поддаются точному объяснению и имеют смысл только в контексте.

А тут как раз был контекст. Я вышла из себя.

— Ты ни разу не видел меня в постели с другим. И не увидишь. Так вот цена, которую я плачу за свою откровенность?

Я сама себе копаю могилу, думала я. Люди, как правило, правдой считают только то, что видят перед своими глазами. Да, я трахаюсь за деньги, таким способом я зарабатываю себе на жизнь, да, я рассказываю ему об этой стороне моей жизни столько, сколько он сам пожелает знать, но... О, как больно, как больно. Ведь для меня это только работа! Я уже не понимала ничего, все слова вдруг для меня обессмыслились.

В конце концов я ушла. Я пошла на набережную, подождала, пока откроются магазины, накупила целую сумку сладостей. Вода в море стояла высоко, был прилиз, сильный ветер дул против течения, и на волнах были белые барашки. Мой телефон трезвонил, не переставая — конечно, звонил он, кто еще. Я взяла и просто выключила его. Но он послал еще и кучу эсэмэсок. Мол, ничего такого не произошло — он клялся и божился, что ничего не было. Это все нарочно подстроил его сосед, тот самый, который меня ненавидит. Эта медичка (блондинка, худая, как жердь, — я довольно долго просидела в засаде в кустах у дороги и дождалась, когда она выйдет, и она вовсе не красивая, совсем не красивая, уродина какая-то) накануне напилась в стельку и завалилась спать на его кровать в одном белье, а он был слишком усталый, чтобы поставить себе еще одну кровать или чтобы отправиться вниз спать на диване. В общем, чушь собачья. Я не стала ему перезванивать. Села на поезд, приехала домой и отработала в тот день по трем клиентам. А потом, благоухая потом и латексом, сидела, слушала Чарлза Мингуса, пила портвейн и бегала в туалет пописать. Помирились мы через несколько дней, с помощью эсэмэс.

Вот так вот. Притихшая, я сидела за столом в доме родителей, зажав в руке кружку с остывшим чаем. Папа сложил газету и подвинул ее к моему локтю. Отправляйся домой, продолжай работать, и все пройдет, уговаривала я себя.