dimanche, к 16 novembre
Я проводила моего Мальчика до машины и махала рукой до тех пор, пока он не скрылся в конце улицы. Не успел он, по моим расчетам, добраться и до шоссе, как я получила эсэмэску: «целую».
С тех пор, как я начала работать в агентстве, прошло больше полугода, и он все еще со мной. Не бросил. Не скажу, чтобы с самого начала было просто, особенно когда пришлось все ему рассказать.
Он приехал в Лондон на собеседование о приеме на работу. Я не знала, как начать разговор о своей новой работе. Может, сначала осторожно завести разговор об этом вообще, потом перейти к своему отношению к такой работе, обходя, где надо, острые углы, напуская, где надо, туману? Примерно так: «Милый, я не хочу от тебя скрывать, да, я встречаюсь с другими мужчинами за деньги, но я делаю это совсем одетая, и кончают они в соседней комнате в тряпочку. Всегда в тряпочку и в соседней комнате. Или в ванной. А, кроме того, разве ты не знаешь, что люблю я только тебя одного?» Или выложить все напрямую, как есть, ничего не приукрашивая, пусть грубо, зато честно, и посмотреть, что из этого получится. «Дорогой ты мой и единственный, самый любимый, ты знаешь, кто я на самом деле? Проститутка. Неужели ты ничего не видел раньше — только круглый дурак мог ничего не заметить».
Он все рассказывал мне что-то про свою семью и про работу, жуя бутерброды и запивая кофе, а потом и всю дорогу до кондитерской, где мы собирались купить пирожных и еще чего-нибудь сладенького. Я выложила ему все, когда мы расправлялись с восточными сладостями. Он ничего на это не сказал, просто поджал губы и кивнул. Не стал сразу протестовать и возмущаться. Я с облегчением выдохнула.
— Конечно, если ты хочешь, чтобы я бросила эту работу, я сразу брошу.
И опять он ничего не сказал. Мы вышли из магазина и пошли пешком. Ярко светило солнце. Деревья роняли желтые листья, и они кружились в воздухе и падали на мостовую, шуршали под ногами; пахло сырой землей и тленом. Я невольно пристроилась шагать с ним в ногу: мы с ним бегаем вместе и привыкли делать это в одном ритме. Он обнял меня за талию, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл. Потом все-таки начал.
— Ты, наверное, удивишься. Я вот все думал про то, что ТЫ мне туг сказала. В общем, мне кажется, все в порядке, ничего страшного.
Я поцеловала его. Мы зашли в Британскую библиотеку полюбоваться на Линдисфарнские Евангелия. Мой Мальчик стал рассказывать, что это части Библии, написанные готическим шрифтом на коже. Я не сильно разбираюсь в тонкостях христианства, но думаю, что короля Якова (Король Яков I (1566 - 1625) - король Англии с 1603 года. Перевел Библию на английский язык) не часто печатают на материале, который получают на бойнях в качестве побочного продукта.
Особенно трогательно в связи с этим представлять, как сдирают с бедного животного эту самую кожу и потом обрабатывают ее — это, наверное, высокое искусство. В мрачных залах музея раскрашенный золотом и всякими другими красками пергамент, казалось, так и пылал какой-то животной силой. Вообще, сюжеты, посвященные мученической смерти святых праведников и пожиранию девственниц дикими зверями, — очень характерная черта европейского искусства этого периода. Мой Мальчик рассказал мне еще про то, как он однажды посетил остров Линдисфарн, где чуть не въехал на машине прямо в бушующее море. Я рассмеялась, и мой громкий хохот так и нарушил благочестивую тишину музея. Потом мы пошли ко мне домой и там смотрели телевизор, готовили вместе ужин и играли во льва, нападающего на прекрасную девственницу-варварку на большой белой постели. (Львом был, конечно, он).
Свободное копирование
