Короче говоря, в конце марта 1944 года, забрав огромный дипломатический багаж из здания Министерства иностранных дел, размещавшегося тогда на Кузнецком мосту, там, где сегодня находится памятник Воровскому, мы в сопровождении сотрудников МИДа и охраны направились в аэропорт.
Путь оказался нелегким, но, наконец, 3 апреля мы прилетели в США. Нас встретили и доставили в Генконсульство СССР в Нью-Йорке, которое все еще размещалось по знакомому мне адресу, рядом с Центральным парком.
Несмотря на огромную усталость, я с каким-то особым чувством входил в этот дом после шестилетнего отсутствия. Здесь прошли, напряженные и неповторимые, четыре года моей жизни, моей юности. Здесь я впервые окунулся в разведывательную службу с ее необъяснимыми, зачастую надуманными секретами и неразгаданными «ребусами». Мне, воспитанному на определенных коммунистических догмах, даже самому себе было трудно и боязно признаться, что США — прекрасная страна, а американцы — в большинстве хорошие простые люди, работяги.
В 30-е годы именно в этом посольстве я познакомился, а позднее мы стали друзьями, с замечательными людьми, героями-летчиками В. П. Чкаловым и М. М. Громовым, членами их экипажей, совершивших беспрецедентный перелет через Северный полюс. Там же я подружился с писателями Ильей Ильфом и Евгением Петровым, художником А. А. Дейнекой. Я и по сей день счастлив, что по их просьбе какое-то время помогал им как переводчик.
Генконсулом СССР в США в то время был Киселев, впоследствии посол Советского Союза в Канаде.
О нью-йоркском периоде этого путешествия я писать много не буду. Ничего запоминающегося не происходило, да и пробыли мы в Нью-Йорке всего несколько дней. Старшим представителем ГРУ в этом городе был полковник Михайлов, инженер по образованию. Другой ответственный работник аппарата ГРУ занимал должность вице-консула. Он слабо знал английский язык, но был честным, исполнительным, по-своему добрым человеком, который очень старался, чтобы мое пребывание в Нью-Йорке не ограничивалось одними лишь делами и оставалось время для отдыха и развлечений.
Я с удовольствием ходил по улицам ставшего мне родным города. Многое здесь, конечно, изменилось, в какой-то степени чувствовалась война. Вместе с тем город жил полнокровной жизнью, и человеку, прибывшему из Москвы, все здесь казалось странным. Главное — не было затемнений на окнах, люди не знали воздушных тревог, бомбардировок… Бродвей — главная магистраль Нью-Йорка — светился, играл и гулял. Жители города не были ограничены в прогулках, не питались по карточкам, не мерзли в неотапливаемых жилищах, даже не представляли себе, что значит жить в коммунальных квартирах.
Надо иметь в виду, что ни в одном из пунктов маршрута я долго задерживаться не мог, так как надо было везти дипломатическую почту дальше и, соответственно, забирать корреспонденцию для доставки в Москву. На все про все (доставка почты, ее разборка, подготовка новой порции корреспонденции, ее упаковка) отводилось примерно от 7 до 15 дней в каждом из пунктов нашей поездки. Несколько больше времени я провел в Мексике, где советским послом в то время был Константин Уманский, мой хороший друг. Искренне обрадовавшись моему приезду, он никак не хотел меня отпускать.
Судьба Уманского сложилась трагично. Перед его отъездом в Мексику сын Шахурина, тогдашнего наркома авиационной промышленности, будучи влюбленным в дочь Уманского, потребовал, чтобы она не уезжала вместе с родителями. Девушка не согласилась. Тогда парень, вызвав ее на свидание на Москворецком мосту, вблизи Дома на Набережной, где они жили, завязал ссору и выстрелил в девушку. Увидев, что его возлюбленная мертва, он попытался покончить с собой.
На этом несчастья семьи Уманских не завершились. В дальнейшем Константин Уманский и его жена погибли в Мексике в авиационной катастрофе, произошедшей, предположительно, в результате диверсии местных спецслужб.