V. Поскольку вся эта работа, весьма выгодная в военное тяжкое время, требовала большого нашего с отцом труда, то часов для выполнения домашних школьных заданий у меня вовсе не оставалось; кой-какие из них я готовил в школе на других уроках, но случалось и так, что из-за большого и срочного иголочного заказа приходилось вообще пропускать школьные занятия на день-два; понятное дело, что по успеваемости я, всегдашний круглый отличник, съехал вниз, что было крайне нежелательно, ибо это был выпускной десятый класс, но и жить надо было как-то тоже; у многих моих одноклассников, что из местных жителей, были коровы-кормилицы, а нам сводить концы с концами приходилось сказанным механическим трудом. В общем, из отличников я сделался обычным учеником с «твёрдыми» тройками по алгебре, тригонометрии, истории и Конституции СССР. А тут ещё немало времени и сил у меня стали отнимать занятия астрономией, о чём я тебе уже кратко писал, а более подробно надеюсь рассказать в будущих письмах. Иголочное же производство не только выручило нас тогда материально — оно добавило мне изрядную порцию любви к упоённому нужному ручному труду, каковой любви, в конечном счёте, я очень и тебе желаю. До сих пор вспоминается: меж пальцами моими — пучок заготовок, я их прижимаю к гудящему точилу, и от него летит густой широкий сноп искр; я кручу пальцами эти проволоки, концы их плавно истончаются, переходя в эту чудесную искристую струю, а я, под гудение точила, насвистываю в тональности этого гудения некую льющуюся из меня импровизированную мелодию, в которую сами собой вплетаются звуки моей далекой крымской родины — восточные переливы татарской зурны, цыганские щемящие душу напевы, еврейские плачи-стенания, нянины колыбельные, которые она привезла в мой Симферополь из своей полурусской-полуукраинской крымской деревушки по названием Мазанка, под каковые колыбельные я, будучи ещё крошкой, сладко засыпал у неё на руках.