Отец был расстроен, узнав, что Моссовет нам отказал, но считал, что отчаиваться рано. Надо попасть на прием к заместителю председателя Моссовета Мельниченко. Наконец мы сидим в приемной «заместителя мэра Москвы» и ждем нашей очереди. Картина безрадостная. Из кабинета выходит плачущая женщина с маленьким ребенком на руках. В какой-то просьбе отказали. Она начинает рыдать, и страж закона, милиционер легонько подталкивает ее к двери. Не положено здесь плакать. Сюда бы на полчасика сунуть для профилактики кое-кого из западных интеллектуалов, тоскующих по красному цвету.
Приходит наша очередь. Мельниченко — «заместитель мэра» — сидит за полированным столом. Почему у всех этих деятелей невозможно найти в лице и проблеска интеллигентности? Их словно штампуют в цехе неизвестного завода. Справа от Мельниченко — комиссия. Вот этот генерал, председатель комиссии, подписал письмо Боголюбову, назвав того Богомоловым. Мельниченко просматривает бумаги и ровным голосом произносит:
— Я не вижу оснований пересматривать решение комиссии.
И язык у этих деятелей стандартный и бесцветный. Основания, пересматривать, решения. Мельниченко ждет, когда мы встанем и, растерянно улыбаясь, попятимся к двери.
— А у вас тем, которые на прием приходят, говорить разрешается? — не скрывая злости, говорю я.
— А что у вас? — удивленно произносит Мельниченко, привыкший больше к слезам и просьбам.
— Скажите председателю вашей комиссии, что фамилия директора международного центра в Дубне не Богомолов, а Боголюбов. И еще объясните ему, что это ученый с мировым именем, депутат Верховного совета. Что же касается меня, то я не собираюсь вам голову морочить. Я москвич и уехал из Москвы в 1958 году. Я хочу, чтобы моя дочь могла жить в Москве без каких-то специальных оснований на то.
Я словно поджег фитиль к пороховой бочке.
— Вы что? Бумаги подписываете, не читая? — заревел Мельниченко в сторону генерала.
Откричавшись и успокоившись, он продиктовал капитану милиции, писавшему протокол:
— Прописать Екатерину Поликанову до окончания учебы в квартире ее деда…
Когда мы уходили, генерал рычал мне вслед, но я только улыбался.