О времени, о товарищах, о себе - 3

Пасс контролле

Река Одер, короткая остановка во Франкфурте-на-Одере и, наконец, граница – станция Стенч. Строгие лица контролеров. Сколько раз мне приходилось пересекать границы Германии, границы с Польшей, Бельгией, Данией, Голландией, Швейцарией, Австрией.

Поездки меня не утомляли. Ездить я любил и неизменно восторгался порядками на железных дорогах – строгим соблюдением графика движения, простой системой проверки билетов и контроля на границах, вежливым обращением персонала.

В вагонах немецких поездов пассажиры обычно вели оживленные разговоры и обсуждали все события местной и международной жизни. Такие разговоры помогали мне, в частности, изучать немецкий язык и позволяли иногда устанавливать полезные знакомства. При этих коротких встречах и беседах выявлялись взгляды людей, оценки ими происходящих событий, их настроение. Можно было чувствовать пульс общественной жизни и знать, что происходит в стране не только из газет и радиосообщений, но путем непосредственного общения с ее населением.

С приходом Гитлера к власти все изменилось. Народ стал остерегаться говорить, в особенности в присутствии штурмовиков. При их появлении беседы, если они и шли, стихали. В вагонах нередко производились аресты.

– В конце 1933 года, когда я проезжал из Кельна в Эссен, штурмовики вытащили из соседнего купе старого еврея. Они потребовали у него документы, а когда старик в растерянности произнес, что паспорт он с собой не носит и никогда его не носил, то молодой штурмовик – еще совсем мальчишка – предложил ему выйти из вагона. У дверей он толкнул старика в спину, на платформе высаженный из вагона сказал: «Зачем же толкаться? Ведь я иду, как вы мне приказали». Тогда второй штурмовик ударил его по лицу.

Всю эту сцену наблюдали с окаменевшими лицами стоявшие у окон пассажиры.

Несколько позже, когда я возвращался из Парижа, в поезде, при остановке его в Аахене, я наблюдал сцену издевательства штурмовиков над пассажиром-французом. Француз ехал из Парижа в Варшаву. Двое штурмовиков вошли в купе и предложили ему открыть чемодан. Когда он сказал, что таможенный контроль уже все проверил, ему нагло заявили:

– А вот мы еще не проверили – вы никуда дальше не поедете, пока мы не проверим.

Француз открыл свой чемодан, и штурмовики стали рыться в нем. Казалось, что они умышленно хотели разворошить все.

Затем один из них вынул из чемодана рубашку и произнес:

– А вот ее мы разрешим вам провезти только в том случае, когда вы заплатите пошлину. Новые вещи ввозить нельзя – это товар.

– Но ведь это моя рубашка. Я не собираюсь ее продавать. А кроме того, я еду транзитом прямо в Польшу и нигде в Германии не останавливаюсь.

– Вы ее можете продать где-то на станции, поезд делает до Варшавы шесть остановок.

– Но ведь такое предположение нелепо. Зачем же я буду продавать одну-единственную рубашку, да и практически это невозможно – поезд на каждой станции стоит всего несколько минут.

– Вы должны или заплатить пошлину или сдать свой чемодан в багажный вагон до польской границы, а там можете его получить обратно, – упрямо твердил штурмовик.

Я видел в его глазах какое-то злорадство: он – представитель высшей расы, почему бы ему не позабавиться над нижестоящими? Ему дозволено все.

Француз с остервенением захлопнул чемодан и, забрав его, пошел сдавать в багажный вагон.

Аресты, допросы, обыски, избиения стали обычным явлением. В Министерство иностранных дел Германии стали поступать массовые протесты иностранцев против действий штурмовиков – об этом мне рассказывал наш посол в Германии Суриц.

Правительство выпустило специальный циркуляр об отношении к иностранцам. Явные издевательства стали реже, но надменное, высокомерное отношение к представителям других, «не арийских», народов сохранилось. Разница с тем, как обстояло дело раньше, была такой, что, если бы я уехал из страны до прихода Гитлера к власти, мне трудно было бы верить тому, что писали и рассказывали о Германии этих коричневых лег.

…Раньше на всех границах проверка документов и таможенный контроль проводились опытными, вышколенными чиновниками. Они были хотя и сухи, но вежливы, не придирались по пустякам, но и не отступали от установленных правил. Все стало иначе, когда их заменили штурмовики. Они особую ненависть питали к советским людям. Их годами убеждали в том, что советский народ является врагом немецкого.

Вот они входят в вагон. Массивные, в форме, плотно обтягивающей тучные тела. На головах форменные фуражки с лакированными козырьками. На околыше большой орел с распластанными крыльями.

– Pass Kontrolle![1] – разносится по коридору вагона, когда пограничники подходят к очередному купе. У контролеров бесстрастные лица и выработанные автоматические жесты. Два пальца слегка касаются лакированного козырька фуражки. Руки перебирают листы документов. Нажатие печатки о подушку с краской, удар ею по странице паспорта – виза погашена. Рука протягивает документ, и два пальца вновь слегка касаются блестящего козырька.

Вот, наконец, и у моего купе также раздается «Pass Kontrolle!». Пограничник формально вежлив, но он каждым своим действием хотел причинить неприятность. Рассматривая через стекла пенсне паспорт, он, кажется, замер над раскрытыми красными обложками документа, напоминая застывшую в ожидании добычи змею. Я бы не удивился, если бы он вдруг раскрыл рот и длинным тонким язычком поболтал над его страницами.

Накипело раздражение, но надо сдерживаться и ждать. Вот наконец пограничник вынул печатку, стукнул ею по страничке паспорта, с шумом захлопнул его и, не глядя на меня, протянул документ. Два пальца отработанным движением коснулись козырька форменной фуражки.

Через минуту его голос был слышен у следующего купе: «Pass Kontrolle!».

Контролеры ушли. Раздражение улеглось. В купе я один, и хотя уже поздно, но спать не хочется. В памяти воскресли другие встречи на границах.