Позже, уже в Москве, я продолжал интересоваться астрономией и астрономическими телескопами и в клубе любителей астрономии познакомился с Михаилом Сергеевичем Навашиным[1], известным генетиком и сыном одного из классиков русской биологии академика С. Г. Навашина[2]. Михаил Сергеевич занимался исследованием клеточных механизмов наследственности, которые тогда были в центре внимания генетической науки; из этого направления выросло то, что сейчас называется молекулярной биологией. Одновременно у него был интерес к астрономии, и он очень искусно вытачивал оптические зеркала и делал собственными руками зеркальные телескопы. Общее увлечение привело к тому, что мы с ним очень близко познакомились.
В сорок пятом году он предложил мне поехать с ним наблюдать полное солнечное затмение. В полосе затмения находился Рыбинск, и мы решили отправиться туда и снять внутреннюю корону Солнца. Мы сконструировали специальный телескоп с большим зеркалом диаметром приблизительно тридцать сантиметров, что позволяло получить четкое изображение Солнца диаметром около двух сантиметров. Более того, в этой системе было подвижное зеркало Ньютона, так что не надо было поворачивать весь телескоп.
Затмение должно было произойти девятого июля, в день рождения моего отца, которое обычно отмечалось на даче, но я предпочел на этот раз поехать в экспедицию.
Мы отправились с речного вокзала в Химках на пароходе. Это была первая летняя навигация после войны. В дороге случилось нечто совершенно невероятное. Пароход по дороге сделал незапланированную остановку, и мы видим: к нашему кораблю подъезжает роскошная открытая машина, как из американских фильмов, в ней сидит молодая женщина и благообразного вида старичок. Это был Н. А. Морозов[3], тот самый шлиссельбургский узник, он возвращался на нашем пароходе в свое имение[4]. Эффектная молодая дама была, кажется, его племянницей. Почтенный старец, крайне бодрый, быстро взбежал на корабль, где ему были приготовлены лучшие каюты первого класса.
На палубе лежала наша большая труба, Морозов увидел ее и заинтересовался. Ведь у него был очень живой интерес к астрономической науке и на основании астрономических данных он хотел пересмотреть историю, высчитывал дату старинных документов по описанию расположения звезд, планет, солнечных и лунных затмений. Это легло в основу его книг «Откровение в грозе и буре», «Пророки», «Христос». «Откровение в грозе и буре» я потом обнаружил на даче у соседей.
Они, правда, спрятали этот том где-то далеко на чердаке, но я нашел его и прочел это романтическое исследование одной из самых загадочных глав Библии.
Вечером Морозов пригласил нас к себе. Мы рассказывали ему о наших планах, а он нас угощал сыром и вареньем из собственного родового имения, которое ему сохранили. Так провели мы с ним три вечера. Знакомство с этим стариком произвело на меня очень большое впечатление. Он сохранил молодость: двадцать пять лет проведенные в Шлиссельбургской крепости в одиночном заключении были как бы вычеркнуты из его жизни, и невозможно было поверить, что ему уже 90 лет. Его живой интерес ко всему был совершенно необычаен.
По случаю затмения около Рыбинска была подготовлена специальная площадка для установки телескопов. На высоком месте был отгорожен участок земли, где стоял ряд научных инструментов. Приехал директор Пулковской обсерватории Михайлов, который, как и мы, собирался снимать внутреннюю корону и измерить смещение видимых мест звезд под действием притяжения Солнца для проверки теории относительности Эйнштейна. К сожалению, увидеть и сфотографировать затмение никому не удалось, потому что погода испортилась: полил дождь. И, как тогда сказали по радио, «затмение не состоялось». На самом деле, не состоялось наблюдение за затмением, хотя туда приехало все местное начальство, и должна была быть большая показуха.
Мой отец, вместо того чтобы праздновать свой день рождения, полетел с сотрудниками и друзьями на самолете в Иваново наблюдать затмение, но они тоже ничего не увидели из-за плохой погоды. Увидеть полное солнечное затмение мне удалось только через много лет. Для этого мы специально поехали целой группой на машинах из Киева в Полтаву.
Для Навашина вскоре наступило ужасное время, поскольку он занимался классической генетикой, и в 1948 году началось его преследование. Лабораторию его разгромили, и он должен был уехать в Ленинград, где его приютили в Ботаническом саду. Но наши отношения продолжались, приезжая в Ленинград, я всегда заходил к нему. Дружба с этим замечательным человеком сыграла в моей жизни большую роль.
Занятия астрономией очень пригодились мне в дальнейшем. Я научился выполнять точную работу собственными руками, конструировать приборы, познакомился с интересными, увлеченными людьми.
Свободное копирование
