Не веря себе, стоял я у калитки родного дома. Потом тихо постучал в окошечко. Поднялась занавеска, и старое, морщинистое, но такое знакомое лицо глянуло из окошка. Мать всплеснула руками. Я вошел в хату. Отца не было - он, как всегда, ловил рыбу.
Узнав, что я самовольно ушел с фронта, мать заволновалась: рассказала, что ходят по квартирам и ищут дезертиров, а у кого их найдут, тех расстреливают... Я задумался. Вот оно, значит, как, не одни мы такие умные. Не хочет народ воевать...
Помывшись и переодевшись - вши доводили просто до бешенства,- я почувствовал облегчение. Да и мать к этому времени немного успокоилась.
- Петюша, а ведь у нас в городе цирк работает,- сказала она вдруг, и сердце мое забилось. Я стал сам не свой. Скорей, скорей вниз, в город, в цирк.- Да ты погоди в город-то ходить, арестуют тебя. Я сейчас сбегаю к Феде, ведь он же служит в городской управе, он что-нибудь сделает.
Брат отца, мой любимый дядя Федя, тут же явился, обо всем расспросил и часа через два принес мне фальшивое удостоверение об отпуске на тридцать дней. Для убедительности прицепил мне на рукав лычку, дескать, отдыхаю после ранения.
Когда я спустился к главной улице, на первой же афишной тумбе прочел имена артистов Энрико Труцци, Золло, Аморс, Хефт, сестер Бескаравайных, Бено... Хоть и не все были знакомы, но это были дорогие цирковые имена. Как, кажется, давно я расстался с цирком, наверное, меня уже забыли. Но нет, Бено узнал меня сразу же и рекомендовал Труцци.
Прошло пять лет с тех пор, как я уехал из Керчи, и мне очень хотелось выступить в своем городе. И когда на афише в красную строку появились мои имя и фамилия, керчане, особенно фабричные и заводские, вспомнили меня и друзья заполнили наш дом.
Костюма для клоунады у меня не было, и я решил выступить с куплетами. Достал у знакомых рваный пиджак и брюки, разодрал их еще больше, на голову надел измызганную кепку, на груди красовалась тельняшка, талию стягивал красный пояс, сделанный из платка. До чего же приятно было надеть это "тряпье", как мне в нем было уютно и спокойно, словно в родном доме.
Как гастролер я выступал в третьем отделении. Когда оркестр заиграл марш, я выбежал на манеж так, как делал это Анатолий Леонидович Дуров: пробежал по кругу с вытянутой рукой, остановился посередине. Этот дуровский жест был мне как моральная поддержка. Заранее обдумывая, как выйти на манеж, я предполагал, что куплеты сразу начать не удастся - друзья встретят меня аплодисментами. И этот пробег вокруг манежа даст возможность переждать их. Тут я догадался, что именно для этого и придумал себе такой выход Дуров. Но, странное дело, стоило мне повторить его жест, как во мне возникло настроение его выступлений - мне вдруг вспомнились пощечина Злобина, Полина Трошки-на, Мирза, окопы и все, кто на моих глазах страдал от унижения и издевательств. Захотелось отомстить за них, заступиться, сказать, что я с ними, а не с теми, кто "правит" народом. Такие чувства охватили меня в этот миг - пусть это было наивно и самонадеянно, но этот внутренний протест надолго стал основным тоном моих выступлений. Еще раз хочу подчеркнуть, что я не придумывал этого специально, это получилось само собой, понравилось и осталось во мне.
Поэтому так естественно для меня самого прозвучал вопрос, с которым я обратился к зрителям последних рядов:
- Что же вы стоите там, вам давно уже пора занять вот эти места! - и показал на ложи и партер. Те, к кому я обращался, ответили аплодисментами. И тогда я прочитал монолог "От зари до зари", который оказался как бы продолжением и комментарием моего обращения к зрителям. И опять я услышал одобрение. Совсем осмелев, я рассказал о том, что видел человека, который упал и разбил себе голову. Человек встал и пошел дальше, я же догнал его и сказал: "Господин, вы забыли свои мозги!", на что он мне ответил: "А зачем мне мозги? Я председатель городской управы". Тут поднялся такой шум, что я испугался. Галерка кричала и аплодировала, в ложах поднялось возмущение. Меня вызывали несколько раз. В заключение я спел куплеты "На оборону" - те, что по дороге домой переписал у петроградского слесаря.
Мое первое выступление в родном городе было таким успешным, что на многие годы окрылило меня. Но самым счастливым оказалось для меня то, что композиция номера, сложившаяся почти стихийно, оказалась удачной: она была гибкой и старые материалы в ней легко заменялись новыми.
Свободное копирование
