Я росла, как дикая яблонька на опушке леса. И света было много, и простора, и воздух был чистым, но заедали порою, словно гусеницы, какие-то болячки, и непонятно было, откуда они брались. Помнится, в дверь нашей казармы, стоящей сразу при двух дорогах: обычной, выложенной песчаником, называемой отчего-то грейдером, и железной, одноколейки, ведущей в тупик, постучалась старушка. Была она махонькая, сухонькая, чистенькая, в белом платочке, тёмной юбке и каком-то простеньком жакете. Попросилась водички попить. Мать её приветила, налила ей тарелку жидкой молочной кашки из пшена, какую она нам часто готовила. Старушка не побрезговала, да и матушка не побоялась впустить незнакомку в дом. Я не следила ни за мамой, ни за старушкой, о чём они толковали, не знаю. Я в свои любимые тряпошные куклы-самошитки играла. Грунька для таких дел совсем не подходила, она была очень большая и неуклюжая. А куколки, которых я недавно научилась сама шить, были маленькие, с нарисованными химическим карандашом лицами, с почти настоящими волосами, которые я делала из распущенного капронового чулка. Я и платьица им сама шила, и наряды меняла. Лоскутков было много, их можно было попросить у Алексеевны, которая обшивала пол-улицы. Так что мой дом мод работал исправно в зале под большим столом, покрытом золотистой плюшевой скатертью. В самый разгар игрового сюжета, меня позвала старушка, которая уже довольно долго беседовала с мамой.
– Иди, деточка, я посмотрю твою ручку, – сказала она, вытирая руки о полотенце.
Я, не понимая, чего хочет от меня случайная гостья, протянула ей свои ладошки. Она взяла их в свои руки, и какое-то мгновение разглядывала, как будто что-то считывала, а потом заговорила, держа только одну мою ладонь:
– Ты, деточка, выучишься на большое дело, будешь жить далеко от мамы в большом городе. Будет у тебя трое или четверо детей.
Потом она взяла другую мою ладонь и стала говорить маме:
– Ох, и болезная у тебя девочка. Всеми болезнями переболеет, какие есть. – А потом сказала, обращаясь ко мне, сколько я лет проживу, но строго добавила:
– Берегись речки и машин до тринадцати лет! Они тебе несут опасность.
Не знаю, на какой это руке она такое приказание увидела, но я и в самом деле однажды едва не утонула, и однажды на меня уже почти наехал грузовик, только и спасло меня, что я сидела под забором на корточках, рассматривала какую-то бабочку на крапиве. Очнулась от созерцания чуда с лимонными крылышками, когда услышала вопль проходившей мимо женщины:
– Ты куда же крутишь, чёрт поганый, там же девчонка сидит!
Оглянулась и увидела, как откатывался от меня нависший кузов огромного самосвала. Я почувствовала, как что-то страшное, давящее и неживое дохнуло на меня. Бог меня уберёг тогда, как и от речки, когда в воде резко стало уходить дно из-под ног, а я плавать не умела. Только опять же, каким-то неимоверным броском тела вперёд я переборола утягивающую на глубину силу. Только Бог меня и спас. И старушкины слова мне были для того и сказаны заранее, чтобы я помнила о них. И саму старушку к нам в казарму у двух дорог прислал так же Господь, чтобы предостеречь.
Так я впервые получила прогноз хиромантки, который не сошёлся только на количестве детей. Ничего мне не сказала гадалка и того, что всю жизнь свою женскую я проживу в одиночестве. Да, я выучилась на «большое дело» и живу в «большом городе», что, конечно же, является понятием относительным. А вот болезни меня одолевали всю жизнь, и мне приходилось с ними бороться разными методами. Наверное, она ещё что-то говорила, но я чего-то не поняла, а что-то теперь уже забыла. Только образ дикой яблоньки, заедаемой гусеницами, это очень ко мне подходит.
Свободное копирование
