Эсон Алимович был необычайно тонким человеком. Когда я ушел с хроники и стал работать с Шухратом Абассовым над первой своей художественной картиной «Прозрение», самым большим советчиком и успокоительной силой был Эсон Каримов.
Встретив ведущего оператора «Узбекфильма» Александра Михайловича Панна, поделился радостью:
– Александр Михайлович, вот приказ, я на «Узбекфильме».
Он высокомерно взглянул и с ехидцей сказал:
– Ну поздравляю! Ты был Мирон Пенсон, а теперь ты такой же кинооператор, как все мы. Еще раз поздравляю…
В его словах было много желчи. Может, и не надо было уходить с хроники. Но дело было сделано. Работа над фильмом «Прозрение» началась, как обычно, с режиссерского сценария. Вместе с режиссером-постановщиком Шухратом Аббасовым мы уезжали за город в какую-нибудь чайхану. И, естественно, Эсон Алимович всегда был рядом. Он, как обычно, колдовал у казана. А Шухрат Аббасов прочитывал куски из литературного сценария и прежде чем превратить его в режиссерский, разыгрывал сцены из фильма. Вот он превращался в героя фильма – слепого, а потом в девочку, которая ослепла. Это мог быть и негодяй, который наживался на слепых. И он проигрывал это с такой достоверностью, с такой силой, что казалось – он сумеет на экране все это воплотить.
Начались съемки. Вышел первый материал. Аббасов был недоволен. Эйфория улетучилась, и уже не хотелось снимать. Эсон Алимович положил руку на плечо и сказал:
– Запомни! В кино есть только один виноватый – кинооператор. Потому что оператор является венцом всего кинематографического процесса.
В кино все имеют право на ошибку. Все. И только одному человеку в этом отказано – кинооператору. В документальном кино оператор главная фигура, в художественном – зависимая.
Но тогда, когда после хроники я пришел на «Узбекфильм», у меня было состояние подбитого героя, что ли. Да, пришлось стать таким же, как и все. Ходил на поклон к главному инженеру. Ходил на поклон к заместителю директора. То есть жизнь стала состоять из будней. Каждый день работы на хронике был праздником. Каждый день были новые люди. Встречи необычайные. А здесь, на студии, наступило однообразие. Каждый день одни и те же актеры. Каждый день один и тот же павильон. И только потом понял, что работа кинооператора в художественном кино тоже огромное творчество.
Ни одна крупномасштабная батальная съемка в фильме никогда не обходилась без каких-либо происшествий. Часто смешных, курьезных, а порою трагичных. Все это было и на съемках «Прозрения» в Калининграде. Нашу группу обслуживала бригада с Рижской киностудии. Из Риги в Калининград приехала передвижная электростанция, привезли осветительные приборы. Приехала операторская машина, привезли операторский кран, рельсы и тележку. Естественно, со всем этим оборудованием приехали ребята, которые работали в Риге. Исполнительные, точные, аккуратные. В их лексиконе не было фраз «извините, я опоздал», или «извините, я покурю», или «простите, мне надо поговорить по телефону». Нет, они приходили на смену и от звонка до звонка они были в полном напряжении. Они готовы были работать всю эту смену.
Но когда наступал обеденный перерыв и режиссер просил: «Ну, подождите еще 15 минут. Дайте я досниму», никакие режиссерские уговоры не помогали. Обеденный перерыв начинался в 12 часов дня. И свет вырубался тоже в 12, а зажигался только в час дня. Если смена была до пяти вечера, то ровно в пять свет вырубался. Доснять эпизод позволяли, но дублей – нет. И никакие уговоры не действовали. Вот так рижане нас приучали экономить каждый съемочный час, каждый съемочный день. Но их уроки не шли на пользу – разгильдяйству не было предела. То актер не пришел, то кто-то не прилетел, то забыли сценарий, то забыли какой-то костюм. Рижане смотрели на нас с удивлением. Для того, чтобы материально поощрить ребят, директор нашей группы просил ассистентов режиссера привлекать их в массовку. Всем рижанам выдали немецкую военную форму. И они приходили в ней на съемку. Однажды нашего директора вызвали в соответствующие органы Калининграда. Представитель грозно сказал, что если он еще раз увидит на улице человека в немецкой форме, всю нашу группу выселят из Калининграда и не дадут права снимать.
По калининградскому радио объявили, что для съемок фильма «Прозрение» требуются немецкие мотоциклы и мотоциклисты, которые водят их. На другое утро около гостиницы стояло много немецких мотоциклов и их водителей.
Для калининградцев съемки военных фильмов стали уже привычным делом. В то время, когда мы снимали наш фильм, на другой улице грузины снимали свой замечательный фильм «Отец солдата». В главной роли снимался великий актер Серго Закариадзе. Он жил в нашей гостинице. А на третьей улице мосфильмовцы снимали тоже военную картину «Пятый эшелон». На трех улицах гремели разрывы, шли танки, бежала пехота. И все это было в одном районе. Водителей быстро переодели в военную форму. Стали гримировать. Подошел Шухрат Аббасов и распорядился, чтобы одного из водителей загримировали под убитого немца. Гример выбрал человека с обожженным лицом.
– Хорошо, Шухрат Салихович, сейчас мы это сделаем, – сказал гример и решил проявить все свое мастерство – он сымитировал пулевое ранение в голову. Густыми красными красками нарисовал запекшуюся кровь. Он долго любовался своей работой как классически, как здорово превратил этого человека в «мертвеца». И решил похвастаться перед человеком своей профессиональной гримерской работой. Достал свое зеркало и говорит:
– Ну-ка, дядя, посмотрите, что я из вас сделал?
Человек долго смотрел на себя в зеркало и стал медленно сползать со стула. Он потерял сознание. Подбежал врач, который был на нашей площадке. Он ничего не мог сделать, вызвали скорую помощь. Группа столпилась вокруг него. Где-то через час он пришел в себя и сказал тихо:
– Вы вернули мою память. Вы окунули меня в войну. Вы это сделали гениально, но я вынести этого не мог. Простите меня…
Свободное копирование
