Девятиклассников вызвали в КГБ

Девятиклассников вызвали в КГБ

Детские тревоги и школьные сомнения.

На снимке я и моя подруга, девятиклассники

 В восьмом классе произошло одно из важных событий в моей школьной жизни: меня приняли в ряды ВЛКСМ.

А к окончанию девятого класса мама с отчимом приготовили еще один живой подарок - в начале июня 1956 года родилась сестричка. Особой радости я не испытала – просто приняла все как должное.

Галочка была спокойным ребенком, росла трудолюбивой, скромной, старательной девочкой. Впоследствии я ее очень полюбила.

 Занятия в школе были обычно до семи вечера. На Украине рано темнеет, зато ничего нет красивее украинской ночи. Отчетливо виден Млечный Путь, загадочно очерчены на небе созвездия, звезды светят ярко…

 Я любила возвращаться из школы одна. Часто, глядя на загадочное небо, думала: где-то там, далеко-далеко, есть жизнь, но не такая, как у нас на Земле - жестокая и несправедливая.

Несправедливость жизни меня угнетала.

 И я задумывалась над многими житейскими вопросами.

 Почему некоторые ученики, которые плохо учатся, живут хорошо - например, Тамара Пелих, Рая Селюкова? И наоборот, очень трудолюбивые, старательные – такие, как Алла Шевченко, Толик Скрипник и многие другие - живут очень бедно?

И где это счастливое детство, о котором постоянно твердят учителя? И где в этой жизни равенство?

 Именно тогда я дала себе зарок, что никогда не выйду замуж, а жизнь свою смогу посвятить простым бедным людям, буду им помогать по мере сил.

 Однажды, придя со школы, я почувствовала сильную боль в животе, поднялась высокая температура, мама вызвала скорую, меня тут же забрали в больницу. Утром оперировали по поводу аппендицита. Мне делали местное обкалывание. Я сказала врачам, не нужно меня заговаривать, я совершенно не боюсь. Операция прошла успешно и меня вскоре выписали.

 Но, к сожалению, дома я не береглась, почти сразу стала носить по два ведра воды, потому что мы строились. И снова с высокой температурой попала в больницу. Разошлись швы. Швы зашили, но широкими так и остались они на всю жизнь…

 * * *

 …Когда я училась в девятом классе, как-то ко мне подошла моя школьная подруга Лиля Киркач. Она часто произносила: «Я не девочка и не мальчик, а нечто среднее – непонятное». Она была умна, строптива, самолюбива

 И вот она мне говорит:

- Валя, ты часто споришь с учителями из-за того, что они несправедливо занижают некоторым отметки. Я думаю так же, как и ты ... И вообще, я тоже часто задумываюсь о несправедливости нашей жизни.

 Мне кажется, что мы не живем по заветам Ленина. Может, нам стоит перечитать труды Ленина, чтоб понять суть его учения.

- Да, Лиля, я согласна.

 Мы решили поговорить об этом с другими соучениками, которых считали достаточно умными, чтобы хотя бы поверхностно разобраться в трудах Ленина. Лиля принесла в школу первый том Ленина. После уроков мы позанимались - около часа, а быть может, полтора.

Но уже через день нам в школу принесли повестки - явиться в КГБ.

 Он находился в кирпичном сером здании в поселке Октябрьском. Когда я пришла в госбезопасность, там уже был Валера Масюков, с которым я сидела за одной партой.

 Лиду Груздеву я встретила по дороге.

 Страха я не испытывала: ещё шестилетним ребёнком, мне пришлось побывать на Урале в отделении милиции.

Я продавала семечки, когда меня заметил проходивший мимо милиционер и забрал вместе с семечками в участок.

Там меня продержали до вечера, все допрашивали - откуда взяла семечки. Я на ходу придумала, что живу у своей тети Жени, а мама приехать не может, так как у нее маленький ребенок и она себя плохо чувствует. Это, кстати, было правдой - мама как раз тяжело болела, и я ездила с тётей Тоней.

 Далее, я объяснила, что мне мама прислала маленькую посылку с семечками, и я решила продать их и купить себе конфет.

В милиции меня угощали чаем, леденцами, а вечером отвезли домой. Мои тети дома учинили целый переполох, вынесли все семечки на чердак. Но когда меня привезли домой, их почти не расспрашивали, лишь извинились за то, что долго продержали меня в милиции.

 Тёти крайне удивились – в особенности, моей детской сообразительности.

 Но сейчас я пришла совершенно в другой орган. Я понимала всю серьезность моего положения ...Ещё, в раннем детстве, мне мамина сестра, тётя Тоня, будучи историком, много рассказывала о репрессиях 1937 года, о роли органов КГБ и НКВД… (Под эту мясорубку попали и наши родственники).

 На вопрос: «Кто организовал кружок ленинизма?» я ответила:

 «Мы все вместе организовали кружок, и я не понимаю, что в этом плохого, если мы решили дополнительно изучать труды Ленина». –

 «Как ты относишься к Лиле Киркач?» - «Очень хорошо, она лучшая ученица нашего класса, умная, начитанная». –

 «Отец Киркач Лилии приходил к вам на занятия или нет?» - «Нет, не приходил, я его не видела», - спокойно отвечала я.

Задавали ещё много каверзных вопросов, продержали нас с Лилей, правда в разных комнатах, до вечера - и отпустили.

 После таких событий, никто не мог поколебать наших предположений. Уже со школьной скамьи зарождалась в наших головах мысль о несправедливости тогдашней жизни.

Я часто спорила с учителями из-за того, что они занижали оценки некоторым ученикам.

 А некоторым, они, наоборот, оценки завышали, потому что они были детьми богатых родителей, которые нередко преподносили учителям подарки.

 Наш класс был самым дружным и лучшим в школе. Я очень любила своих одноклассников, по-прежнему в школе я чувствовала себя счастливой.

 Меня избрали комсоргом класса. В девятом классе у нас появились новые ученики, и среди них Саша Радько. Он был большой драчун, но очень справедливый, защищал более слабых ребят. Сашу Радько мы единогласно избрали старостой класса. Как-то Саша попросил меня познакомить его с моей соседкой Надей Зубченко, которая училась в параллельном классе «Б». Надя - нежная, красивая девушка с длинными косами, хорошо воспитанная и скромная, она нравилась многим мальчикам. У нее была младшая сестра Валентина – не такая красивая, как она, но способная в учёбе.

 Я всегда по-доброму завидовала этим девочкам из-за их мамы. Мне она казалась - святой. Ее муж погиб на войне, но тетя Маруся замуж больше не вышла, хотя ее и сватали: не хотела подвергать своих дочерей переживаниям и страданиям.

Глядя на нее, я часто думала: если мне все же придется выйти замуж и иметь детей, я никогда не позволю, чтоб мои дети жили с отчимом.