Дома у нас были только Шима с Василием, а мама с остальными детьми была вместе с другими свинарками и всем стадом на озере Чагатай. Шима сказала, что дома все в порядке, только с папой плохо. Я прочла его письмо, он писал из госпиталя: отравился газом, и еще ему лечат желудок, чтобы он смог есть мясо. Бедный наш папа, он беспокоится о нас! Я тут же написала ему ответ, Шима положила мое письмо в сумку, оказывается, она разносит почту в Сосновке. Она рассказала, кому пришлось вручать похоронки: «они плачут и я реву вместе с ними». И дома Шима – полная хозяйка, Вася работает в поле, дома мало бывает; работа в огороде, скот, птица – все на Шиминых руках. Я удивилась, как она воспитывала двух осиротевших цыплят. Открывает вечером дверь и зовет: « Утя, Катя, домой » - и бегут два цыпленка–подростка к ней, она завернет каждого в пеленку и уложит в шкаф спать. Хватало терпения! Вечером я пошла навестить Лиду Фейман, передо мной стоял парень, я даже растерялась, но Лида, это была она, обняла меня и пригласила в клуб. Там уже было много девчат и ребят, все пятнадцатилетние считали себя взрослыми. Лида усадила меня на скамейку, а сама нашла свою новую подружку Шуру Носкову, поцеловала ее, и они закружили в вальсе. Я искала глазами кого –нибудь своих, вдруг ко мне подсел молодой человек, он подошел, опираясь на палочку, прихрамывая, на нем военная гимнастерка, две медали позвякивают.
– Давайте познакомимся, я Белокопытов.
– Клава, – сказала я, – Вы фронтовик?
– Комиссован после ранения. Жить хочу в Сосновке, намерен жениться. Вы работаете?
– Я десятиклассница.
Тут я увидела своих подруг и пошла к ним. Танцевали мы в те годы вальс, танго, фокстрот, польку, краковяк, все танцуют парами. Я кружилась то с Шурой Капустиной, то с Зиной или Полиной. А сама думала: «Неужели я совсем взрослая, ведь парень подсел ко мне, да еще заговорил о женитьбе? А потом – не обидела ли я фронтовика?» Я поискала его глазами, он весело смеялся, разговаривая с завклубом Машей Рыженковой. Этим же летом они поженились.
Утром я пошла на конный двор, как раз отправляли на озеро корм для свиней, я с этим обозом уехала. Мама и все детки радостно встретили меня, накормили вкусными блинами из муки грубого помола (для свиней ), мама экономила свою муку. Там они жили как на курорте, ловили рыбу, ходили по очереди в лес по ягоды и грибы. Меня угостили жареными язями и щукой. Два дня я погостила, да надо на работу.
Началось мое последнее рабочее лето в колхозе. Меня направили в передовую бригаду, где бригадиром был наш сосед дядя Исак Иванов, бородатый мужик, с очень строгим и в то же время добрым характером. С сеноуборкой мы как –то легко справились, а с хлебоуборкой было сложнее, не хватало рабочих рук. Днем мы вязали снопы за лобогрейкой, норма была – 500 снопов, я норму вывязывала. Но женщины постарше вывязывали по семьсот. На соседнем поле днем работала жнейка с большими крыльями – самосброска. Она отбрасывала сжатые снопы в сторону, их вязали не сразу. После ужина бригадир укладывал всех спать, а как взойдет луна, он поднимает нас на работу. Часа за два мы справляемся с соседним полем и скорее в постель досыпать, ведь с восходом солнца – опять снопы, снопы... С такой работой мы настолько выматывались, что болят руки, ноги, спина. Кажется, чуть сделай себе послабление - и не поднимаешься с постели. Только сознание необходимости да добрый, строгий приказ дяди Исака заставляли нас побороть расслабленность. Однажды бригадир сказал:
– Закончим большую полосу убирать, я повезу вас в горы по ягоды.
И действительно, утром пригнали лошадей из ночного, оседлали их, мы заехали домой взять ведра и в путь! Весь день мы собирали голубику, и хотя это тоже тяжелый труд, все –таки мы отдыхали от снопов. В гору ехали на лошадях, а спускаться с горы нужно пешком, сдерживая лошадь под уздцы; мешки с ведрами, привязанные к седлу, цепляются за деревья , бьют лошадь по бокам, копыта скользят. У меня была старая кобыла, она шла медленно, осторожно. А кое –кто спустил сначала лошадей, потом на руках – ягоды. Наш славный дядя Исак ждал нас на конном дворе, он беспокоился, как бы кто не разбился. Но все в порядке! С рассветом выехали на поле, и опять жнейка, лобогрейка, снопы, суслоны … Даже во сне вяжешь, вяжешь. Уставали, но искренне радовались хорошему урожаю, ведь будет хлеб – будет и жизнь. Шел 1943 год, война продолжалась, солдатам тоже нужен хлеб. В конце августа свинарки переехали со своим стадом в Сосновку. Я вернулась с поля, нужно собраться, приготовиться к школе. Я радовалась, что увиделась со всеми. За обеденным столом - мама и восемь детей! Жаль папы нет с нами. Маленькому Володе третий годик, он начинает говорить, только слово «папа» не произносит, он не знает, кто это «папа».
«Безотцовщина растет», - говорит мама, поглаживая малыша по головке.
Перед самым моим отъездом произошел странный случай в доме. Мне Шима рассказывала, что наш старый кот Васька весной заболел, облезла шерсть, вся голова покрылась коростами. Мама побоялась, как бы не заразил детей, положила кота в мешок, и сосед увез его далеко в тайгу. Думали, что он погиб. В душную августовскую ночь мы спали с открытым окном. Вдруг нас разбудил страшный кошачий крик. Мама включила свет, на полу дрались старый кот с нашим новым котенком.
– Это наш Васька!, – узнали его дети.
Мама схватила кочергу, чтобы разнять дерущихся, вдруг большой кот прыгнул ей на грудь, до крови расцарапал грудь и шею и убежал через окно.
– Это он мне отомстил за то, что я выгнала его из дома, – сказала мама.
Я обработала ей ранки йодом, легли спать, но мы с мамой до утра не уснули, проговорили.
Свободное копирование
