Кстати, о тогдашней легкой литературе. Я не знаю, читал ли кто из читателей моих Мелочей "Журнал для милых", издававшийся (1804 года) другим Макаровым, Михайлою Николаевичем, недавно умершим. — Довольно названия, чтобы разинуть рот от удивления! А если бы знали содержание: пустота, и под фирмою сентиментальности какое-то жалкое и бессильное поползновение к непристойности! — Ныне это — морально невозможно! Правда, Михаил Николаевич Макаров был тогда очень молод; но нынешняя молодежь имеет притязание на лучшую известность по уму и постыдилась бы нескромности! — Михаил Николаевич Макаров рассказывал мне, что в первый раз он встретил Карамзина в типографии и тотчас поднес ему билет на "Журнал для милых". Карамзин поблагодарил его и сказал: "В первый раз еще вижу детей журналиста-ми". Он знал уже журнал Макарова. А Северный Вестник Мартынова поспешил дать совет, чтоб "милые" и в руки не брали этого журнала. "Это, — говорил мне в старости сам издатель, — было и справедливо".
Любопытно, однако, знать и цель, и участников этого журнала. Семнадцатилетний Макаров начал его с помощию одного студента Славяно-греко-латинской академий И. В. Смирнова. А цель их была не одно угождение милым; но (как признавался мне в старости сам издатель), "ниспровергнуть варварские укрепления Шишкова против Карамзина" — хотя во всем журнале и подозревать нельзя такого героического предприятия! Полемика была поручена сотрудницам, известным только одним издателям. — Но кто же были эти сотрудницы?
Завлеченные какими-то обстоятельствами, приехали в Москву две молодые кроатки княжна Елизавета Трубеска и сестра ее А. Безнина. Они учились по-русски у того же студента Смирнова. Им-то вверена была критика. — Журнал не мог, однако, продолжаться. Тогда издатели уговорили одну из сотрудниц издавать другой от своего имени. — Она не задумалась и немедленно объявила в газетах о новом журнале Амур и перевела свою фамилию по-русски, т. е. вместо кн. Е. Трубеска подписалась под программой: княжна Елизавета Трубецкая. — Княжна такого имени и фамилии была известна в Москве в большом свете: можно себе вообразить, сколько хлопот стоило это бедному Макарову! — Журнал не состоялся; а Безнина и Трубеска уехали в свою сторону, не в Кроацию, а в Богемию. — Все это читаешь ныне, как сказку.
Но никто не писал против Шишкова так сильно и основательно, как Дмитрий Вас. Дашков, первоклассный знаток русского языка, в своем разборе двух статей из Лагарпа (Цветн. 1810) и в упомянутой выше книжке о легчайшем способе возражать на критику (1811) он выводит на свежую воду всенезнание Шишкова и поражает его строгою логикою и строгим знанием языков славянского и русского.
Дашков доказал что некоторые примеры, приводимые Шишковым из старинных книг, как красоты славянского языка, суть не что иное, как буквальный перевод с греческого, противный словосочинению славянского языка. Он указал ему на предисловие Св. Синода к изданию Библии 1758 года, где упоминаются слова одного из трудившихся в издании Острожской Библии: "Аз, рече, составих, елико могох, умалением си смысла; ибо училища николи же видих, по повеления Благочестиваго Князя отрешися отнюдь не возмогох". — Это был бой зрелого просвещения с упрямой стариной, достойный и нынче быть в памяти. Небольшая книжка Дашкова доставила ему между беспристрастными литераторами большую славу.
В этой книжке, очень дельной и по содержанию своему важной, есть, однако, и смешное. Шишков, например, говорит, что мудрые составители славянского языка (как будто язык кем-нибудь составляется) для изображения предметов круглых выбирали и буквы круглые, так в слове око находятся два О, — Дашков спрашивает его, от чего же эти мудрецы забыли при этом два прототипа круглости шар и круг, в которых нет ни одного О? Шишков, разгорячившись на своего противника, говорит, что он никогда не утверждал, что все славянские выражения принадлежат к высокому слогу; что есть и низкие, например: "И сотворю ти подзатылницу". Дашков отвечает, что он в этом согласен; но что на это можно возразить высоким слогом: "И абие воздам ти сторицею!" — и что это будет гораздо сильнее! — Вот что находится в этой книжке, которую г. Плаксин приписывает самому Шишкову.