Проснулся я от прикосновения чего-то холодного и мокрого. В голове остро и болезненно стучали молоточки. Веки были настолько тяжелы, что с трудом открывались. Я никак не мог сообразить, где я и что со мной происходит. Резко пахло нашатырным спиртом. В ушах стоял колокольный звон. Первое, что я увидел, склоненные надо мной лица.
— Слава богу, жив!.. — услышал я голос женщины в белом халате.
Наконец, я пришел в себя и вспомнил, где нахожусь.
— В чем дело? Что со мной стряслось?
Я попытался повернуть, приподнять голову. Резкая боль ударила в темя, и на грудь упал мешок со льдом. Холодная воды пролилась за шею. Я снова упал на подушки. Дикая головная боль лишила меня речи.
— Вы, молодой человек, сильно угорели. Вчера печку закрыли раньше, чем полагалось, а форточку не открыли. Теперь беспокойству нет оснований, к вечеру вы будете на ногах.
— Как к вечеру? Сколько сейчас времени? Где Казаков?
Я вскочил с постели. Лед упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки.
— Он улетел на поиски льдины с рыбаками.
— А как же я?
— Вы лежали без сознания, и мы старались привести вас в чувство.
— Я вам очень благодарен, спасибо!..
Угораздило же меня угореть! Печь топилась из моей комнаты, и из всей команды угорел один я.
Казаков вернулся поздно — усталый, расстроенный безрезультатным полетом, но когда увидел меня, повеселел и сказал:
— Завтра полетим вместе, а то сегодня было бы неудобно обнаружить их без тебя и твоего аппарата.
Только на второй день далеко в море мы увидели небольшую белоснежную льдину, на которой чернели какие-то точки. Казаков скользнул ниже и сделал крутой вираж. Со льда медленно поднялись люди. Они отчаянно махали нам руками, шапками, полушубками. Бортмеханик сбросил рыбакам продукты, и, убедившись, что они попали на льдину, мы полетели обратно. Наконец-то в моих кассетах появилась снятая пленка. Я был рад вдвойне — за успех нашей экспедиции и за свой.
На этот раз мы вернулись быстро.
— На такую маленькую льдину сесть невозможно, да? — спросил я Казакова.
— Возможно, но тебя я оставлю на аэродроме.
— Вот так раз!
Я стал горячо возражать. На что только я не ссылался: на задание студии, на затраченные деньги, на политическую важность события, которое, если я полечу, увидят во всем мире…
— Вы видели, как рыбаки измучены? — Казаков вдруг перешел со мной на «вы». — Надо как можно скорее снять самых слабых.
Я смотрел на Казакова и ничего не мог понять — то он отказывается меня брать, а то вдруг говорит, что надо снять самых слабых…
— Извини, Микоша, ты не понял. Наши профессиональные термины совпали. Только ты «снимаешь» на пленку, а я со льдины снимаю людей, чтобы переправить их на землю.
— Ну как же мне быть? Для чего я тогда летел сюда, да еще чуть не угробился? Ну поставьте же себя на мое место — как я вернусь без материала, когда спасение произошло? Я согласен остаться на льдине и снимать ваши прилеты и отлеты, а меня вы захватите последним.
— Первый раз я слетаю один, а во второй согласен на твое предложение.
Никакие доводы больше не помогли. Казаков был непреклонен.
Когда я увидел изможденные лица рыбаков, я понял, как был прав летчик. Окончательно я поверил в Казакова при посадке на льдину. Ее поля явно не хватало для торможения машины. Смелым маневром развернув приземлившийся самолет поперек льдины, Казаков отвратил, казалось, неминуемое падение в море.
Я надеялся снять возбуждение и радость спасенных рыбаков. Но ничего этого не было. Черные от копоти и голода, обтянутые тонкой кожей, обессиленные до предела, они уже ни на что не реагировали. Только глаза, светившиеся на этих исстрадавшихся лицах, выражали какое-то подобие радости. На льдине валялись два конских скелета и множество деталей от сожженных телег — колеса, втулки, обода…
Рыбаки на льдине, да еще с лошадьми и телегами — как они туда попали? Я знал, что когда северная часть Каспия покрывается льдом, далеко в море по льду отправляются группами рыбаки — для подледного лова рыбы.
Я снимал крупные планы предельно расстроенный — лица людей ничего не выражали, как мне тогда казалось. Я боялся, что материал будет скучным и невыразительным. Но волнения мои были напрасны и преждевременны. Материал получился хороший, убедительный, с внутренним напряжением и драматизмом, которого так часто недостает внешне динамичным сюжетам. Было главное — событие.
Я снимал все последующие посадки Казакова, и каждый раз удивлялся, как он, экономя пространство, приземлялся точно на расстоянии полуметра от края льдины. Я улетел со льдины последним — как и договорились.
Свободное копирование
