Швили...

Швили...

 - Начальник, есть у тебя корка черного хлеба? Я буду бросать этот хлеб на пол, топтать и клясться!.. Не знаю я, чьи это вещи. Не знаю никаких… - Далее следовали фамилии двух других задержанных. – Я приехал сам по себе… Один… Клянусь мамой!

 Накануне их сдала хозяйка квартиры.

 Всех трех. Черных. С чемоданами.

 В чемоданах оказались десятки пар босоножек собственного пошива.

 - Оформляй этих «швили»! – распорядился начальник отделения, болезненный, с потливым лбом и постоянно влажными ладонями.

 Неожиданно я вспомнил, кого они мне напоминают.

 …На месте нынешних Химки-Ховрино, стояло несколько частных домиков, заселенных евреями-ремесленниками. Портными, сапожниками… Это был крохотный еврейский «штетл» - местечко с привычками черты оседлости. Я жил в нем одну зиму у бабки и деда.

 Когда соседям не хватало требуемого минимума для коллективной молитвы, я – по настоянию бабки- покрывал голову, брал какой-нибудь учебник и шел к ним…

 - Не будем терять время… - начальник отделения вручил мне их паспорта.

 Я заглянул под обложки.

 Длинные неудобопроизносимые грузинские фамилии...

 В графе «национальность» в каждом короткое, как приговор - «еврей».

 Все трое оказались тбилисскими сапожниками. То, что чемоданы с обувью принадлежат именно им, не вызывало сомнений, как и то, что это – одна компания. При личном обыске при них обнаружили железнодорожные билеты, которые они не догадались выбросить. Все трое приехали в Кострому в один день, в одном поезде, в одном купе. Босоножки, без сомнения, были пошиты ими.

 - Отрицать бессмысленно... - Я представился каждому из задержанных. – Следователь первого отделения милиции города Костромы лейтенант милиции… - Посоветовал рассказать правду. - Иначе вас обвинят в скупке обуви и доставке ее на Север в целях перепродажи и получения наживы – в спекуляции…

 Статья об ответственности за спекуляцию – одна из самых тяжелых в Уголовном Кодексе - предусматривала лишение свободы на срок свыше пяти лет и конфискацию.

 Ответственность кустарей была значительно мягче, сапожники могли отделаться штрафами. Все это я попытался им объяснить. Но…

 Три грузинских еврея считали, что самым тяжким в их положении является организация устойчивой группы! Каждый из них готов был стоять насмерть, отрицая знакомство с двумя другими, и присягнуть в этом на чем угодно…

 Между тем прокурор города санкционировал их арест. Из КПЗ всех троих перевели в тюрьму. В костромском узилище им пришлось тяжело, однако, позиция арестованных ни чуть не изменилась, напротив, кто-то из «тюремных адвокатов» - сокамерников – уверил кустарей в правильности выбранной ими линии защиты.

 Короче, сами того не зная, они делали все, чтобы ухудшить свое положение, и я решился на необычный шаг – показал свой паспорт, где черным по белому стояло то же, что и в их паспортах, – «еврей».

 Увы! Это имело совершенно неожиданные последствия.

 На имя прокурора поступило заявление с просьбой заменить следователя.

 Обычные мотивы отвода -  «необъективность», «заинтересованность», «грубость» -в нем не упоминались.

 «Еврей-следователь по отношению к своим соплеменникам будет особо настороже, чтобы его не обвинили в потворству «своим»! - Полуграмотные тбилисские сапожники немедленно это просекли.

 Поэтому просили прямым текстом:

 «Дайте нам русского следователя!»

 Коллеги по отделению – в большинстве мои сверстники - с усмешечками наблюдали за нашим поединком.

 - Может отправишь их в Тбилиси?!

 - Но там же их – бедолаг - сходу разведут!

 Об уровне коррупции в Грузии уже тогда ходили легенды! У нас, где каждый опер на виду, такое и представить было невозможно!..

 - А как же с неотвратимостью наказания?! – спросил кто-то.

 Сегодня я с горечью вспоминаю тогдашнего себя и своих коллег - провинциальных стражей порядка, к которым вполне можно было отнести известные строки классика - «лягут собаками за чужое добро»…

 “Dura lex, sed lex” – «закон суров, но это закон»!

 В отличии от нас наш не очень здоровый с вида, болезненно -потливый начальник отделения смотрел на вещи весьма прагматично. Он не упустил возможности избавиться от этого дела, и очень скоро всех троих этапировали в Грузию.

 Думаю, там они заплатили не малые деньги прежде, чем оказались на свободе, хотя расскажи кустари правду с самого начала – все было бы иначе.

 Я переслал уголовное дело в Тбилиси, но не забыл о нем.

 По отношению к трем грузинским евреям я вел себя точно так же, как к другим подследственным. С пионерского детства я хорошо знал о равенстве всех наций и принципе уважительного, без всяких различий, отношении к любым народам.

  «Жить единым человечьим общежитьем…»

 Лишь потом я начал задумываться над тем, что прежде легко и сразу брал на веру.

 Действительно ли интернационализм и братство народов при прочих равных условиях исключают особое отношение к людям твоей национальности?! К твоему народу?!

 Действительно ли что при равных обстоятельствах своему соплеменнику следует предпочесть любого другого, продемонстрировав собственную непредубежденность, беспристрастие?!

 Сегодня я вижу насколько это спорно.

 Или, по крайней мере, не очевидно.

 Существует же наряду с понятием «любовь ко всем детям» еще и любовь к своему ребенку, к моим детям! И одно вовсе не исключает другое! Даже, напротив, если каждый народ будет, в первую очередь, заботиться о своих, в мире скорее воцарится общее благоденствие. Тому, похоже, учит и Тора.

  «Люблю своих детей!» - называлось стихотворение популярного в свое время русского поэта Владимира Солоухина. И дальше он писал, передаю только смысл. Нр, если что-то случится с вашим ребенком о не дай Б-г конечно!

Я не буду плакать и кататься в тоске по полу и рвать на себе волосы! "люблю своих детей!

 Совесть моя в деле тбилисских сапожников чиста.

 И все же червь сомнения не оставляет меня и теперь.

 Я отнесся к трем своим соплеменникам объективно – беспристрастно и уделил им столько же внимания, времени, души, как и любым другим - будь они уроженцами, скажем, Рязани или далекой Австралии.

 И потому даже спустя почти полвека, я отлично помню все три их трудные грузинские фамилии, и мне было бы нелегко смотреть сегодня в их нерусские грустные глаза, встреться мы случайно на улице где-нибудь в Иерусалиме или в Ашдоде…