Село Нижне-Имбатское мы предполагали занять днем, но одно непредвиденное обстоятельство смешало все наши карты. В темную ночь, при сорока градусах мороза, обоз наш растянулся вдоль реки на большом расстоянии. Моя лошадь, что шла в средине обоза вышла из него и, свернув по протоптанной, знакомой ей дорожке, увезла меня, сонного, на покосы. Проснулся я в лесу; лошадь стояла у копны сена и спокойно жевала его. Не зная, где нахожусь и как сюда попал, я стал свистеть условленным свистом. Отзыва не получил. Начал стрелять из винтовки, но и на это никто, кроме эха, не отзывался. Повернул, я лошадь и по следам полозьев от своих же саней выехал обратно на реку, давая выстрелы один за другим.
Долго я свистел и стрелял -- никто не отвечал. В какую сторону ехать, не знал; следы были занесены бураном, компаса не было, и я погнал лошадь по тому направлению, куда, казалось мне, уехали мои товарищи. Каково же было мое разочарование, когда я сообразил, что ехал в противоположную сторону и под'езжал уже к той деревне, откуда мы уехали днем. Набродившись в снегу, с трудом я повернул обратно лошадь и что было мочи погнал к Нижне-Имбатскому. Снова свистел и стрелял до тех пор, пока на выстрелы стали отвечать условленными свистками -- признак, что товарищи близко.
Под'ехав друг к другу, стали мы толковать, как случилось, что я отстал. Оказывается, отсутствие мое заметил Дронов лить при перекличке у Нижне-Имбатского.Сразу командировал разведку и распорядился живого или убитого доставить в отряд.
В связи с неожиданной задержкой мы к Нижне-Имбатскому подошли только вечером. Левин и Судариков пошли в деревню разведать. Как только Левин поровнялся с первым крайним домом, из-за угла выскочили несколько человек и обезоружили его. Завидя это, Судариков начал стрелять и тревожно свистеть, сзывая подмогу. Мы быстро надели лыжи, бросили на реке лошадей, привязав их одну к другой, поскидали длинные тулупы и в одних полушубках, в полной боевой готовности, тихо, без выстрелов окружили деревню. Сопротивления никто не оказывал. Вошли. Первые, кого там встретили, оказались ссыльные. Трое из них подошли как делегаты от деревни и стали пояснять, почему они обезоружили Левина:
-- Вчера вернулся с охоты один ссыльный. Он передал, что видел вооруженную группу, ехавшую на лошадях по Енисею; по слухам, это -- уголовные. Они грабят и расстреливают жителей, чинят всякого рода насилия и над ссыльными. Поэтому мы для защиты организовали самооборону из ссыльных. Жителей на помощь не призывали, так как сами сомневались в искренности его сообщения.
Дронов допросы отложил до более свободного времени, а пока расставил часовых в деревне и у выездных дорог.
Пришел сельский староста. Вменил ему в обязанность об'явить жителям, что переходить из дома в дом не разрешается впредь до особого распоряжения. Кроме того, он должен немедленно собрать у крестьян все оружие под свою личную ответственность и передать нам. К старосте приставили двух конвоиров контролировать его действия.
Мы грели чай для отряда, впрягали новых лошадей, а Дронов созвал местных ссыльных выяснить инцидент с Левиным.
Ссыльные единогласно утверждали, что, отбирая оружие, никакой злостной цели они не преследовали.
-- Никто не знал, кто едет. Теперь мы видим товарищей по ссылке, сдаем свое оружие и просим не придавать этому серьезного значения.
Дронов просил указать виновника нападения на Левина, но ссыльные отказались, об'ясняя тем, что мы можем жестоко наказать за сопротивление, как за содействие властям. Наши настаивали назвать фамилии:
-- Не скажете, будем искать. Разыщем, по головке не погладим.
Те снова категорически отказались. Дронов переписал в памятной книжке фамилии пришедших и послал разыскивать виновных в нападении на Левина.
Искали по деревне часа два, не нашли. Тогда он велел обойти на лыжах вокруг деревни, нет ли следа в тайгу.
Лыжники скоро вернулись в штаб с донесением, что следов всяких много и кто какими и куда шел, установить трудно. Терять лишнее время было нельзя. Махнули рукой на розыск. Присоединили к отряду административно-ссыльного Михаила Кравченко, учителя, сосланного из Одессы.
Это был типичный интеллигент, по убеждениям анархист-коммунист. Ссылку отбывал в Мироедихе; был лично знаком с Дроновым и некоторыми другими товарищами.
Дронов передал ему историю нашего похода. Он рассматривал карту, расспрашивал, есть ли какие-нибудь шансы за счастливый исход побега и т. д., и под конец согласился примкнуть. Поехали к деревне Мироедихе.
Судьба нам не улыбалась. Новые и новые препятствия мешали пути. В этот переезд захватил нас сильный буран на Енисее. Дорога и вехи, указывающие путь, были заметены снегом. Мы простояли сутки на одном месте, пока буран не затих совсем.
Вступили в Мироедиху. Заняли главные пункты деревни. Произвели обыск у всех местных купцов и у проезжих торговцев. Конфисковали крупную сумму денег, отняли при обыске револьверы разных систем.
Сходились к нам ссыльные, среди которых были знакомые. Горячее участие принимали они в обсуждении наших походных дел, но примкнуть к нам не решались. Пришел в это время один из уголовных, персиянин Бонр-Оглы, по кличке Джафар, знакомый Дронова и Самойлова по ростовской тюрьме, и просил принять его в отряд. Большинство товарищей было против того, чтоб брать уголовного. Дронов и Самойлов уверяли, что он хоть и уголовный, но в тюрьме ничего общего с уголовными не имел, по отношению к политическим заключенным держался безукоризненно и во время столкновения политических заключенных с уголовными не раз выступал на защиту первых.
Джафар был принят с предупреждением: в случае нарушения им какого-либо параграфа нашей программы -- рассчитается жизнью.
Приняли также политического ссыльного Павла Прикня.
Отсюда в числе восемнадцати человек поехали рекою к селу Монастырскому. Под'езжая к Монастырскому в ясную морозную ночь, заметили на высоком берегу вооруженных людей. Дронов распорядился занять путь, ведущий на город Туруханск, двум товарищам остальные рассыпались и пошли на лыжах атакой на Монастырское, поднимаясь с реки в гору. Но стоило только войти в село, как на нас сразу посыпались пули.
Стреляли из домов. Будучи подготовлены к такому приему, мы ответили тем же, градом пуль, развивая огонь все сильнее, Скоро противник, бросая оружие, бежал к монастырю, в котором жило десятка два-три монахов. Когда мы подбежали, ограда была уже крепко заперта. Вдобавок к этому оттуда открыли по нас стрельбу. С другой стороны села также долетали до нас пули какого-то неизвестного противника. Дронов распорядился оставить часть отряда возле монастыря, чтоб так или иначе занять его, остальную же отправил разведать, кто и откуда стреляет.
Ускакали в разведку Судариков, Лев и Касперский. Стрельба продолжалась, хотя более редкая, чем вначале.
Разведка выяснила: стреляли в конце деревни, у дороги, выходящей в сторону Туруханска. Наши постовые, охранявшие дорогу, увидели на ней несшихся во весь карьер вооруженных людей. Те мчались из Монастырского в сторону Туруханска и на приказание остановиться ответили выстрелами. Наши открыли огонь. Пошла перепалка, пока неизвестные не вернулись обратно в Монастырское. Дронов распорядился обойти на лыжах вокруг села, посмотреть, нет ли следов на Туруханск. Свежих следов как от саней, так и от лыж было много в разные стороны. Это обстоятельство смутило Дронова: он предполагал, что мы кем-то окружены.
С одной стороны, нас беспокоило, не в ловушке ли мы, с другой -- мы теряли надежду взять монастырь, так как у монахов и жителей, закрывшихся в монастыре, оказались винтовки и они упорно отстреливались. Вовсяком случае отчаяние охватило каждого из нас. Огни по всей деревне были потушены. Изредка кто-то стрелял.
Упорство укрывшихся в монастыре было сломлено лишь к утру. Наши ворвались в ограду вместе с Дроновым. Двери в самый храм были заперты. Стали отколачивать их прикладами. Сломать пришлось только первую дверь; остальные, ведущие внутрь, стояли открытыми. Дронов распорядился пойманных в храме людей не выпускать, конфисковать все деньги и оружие, установить, кто стрелял, и каждого сколько-нибудь в данный момент сопротивляющегося расстреливать.
Время было горячее. Не задерживаясь долго, трое нас -- Дронов, я и Иваницкий -- ринулись оттуда в конец деревни, где шла стрельба. Там нашими было задержано двое перебежчиков и взято у них оружие. Третий пустился бежать и был убит. От одного из задержанных удалось узнать, кто он, куда и зачем ехал:
-- До нас дошли слухи, будто какая-то разбойничья шайка раз'езжает по всему краю, грабит и терроризирует население. Мы организовали здесь самооборону, а я и еще двое направились в Туруханск сообщить приставу и просить у него помощи. Ваши вернули сейчас обратно. Один из, нас куда-то бежал, второго убили, а меня вот задержали.
На вопрос Дронова, кто он, ответил, что он -- торговец из села Монастырского, по фамилии Пономарев, что убили тоже торговца и тоже Пономарева.
Под конвоем отправили перебежчика в монастырь, закрыли монастырские ворота и приставили часовых.
Когда окончилась стрельба, отыскали старосту села и просили переменить лошадей. Через час выехали к Туруханску, присоединив к себе еще одного товарища-ссыльного. Верстах в пятнадцати от Монастырского обсудили план нападения на столицу края, город Туруханск. Дронов послал разведку выяснить, всели спокойно и не проникли ли туда слухи о нас. В разведку ушли Кравченко и Самойлов, имевшие в Туруханске знакомых ссыльных. Вернулись. Сообщили, что город в счастливом неведении, о событиях никто ничего не знает.
В Туруханске предполагалось самое сильное сражение из всего пройденного пути. Там по сравнению с другими пунктами -- самая большая охрана: полиция, казаки, жандармы и местное население будут оказывать нам жестокое сопротивление. Долго мы, усталые, при сорока с лишним градусах мороза разрабатывали детали нападения и все приходили к заключению, что головушки свои положим в Туруханске,
Дронов старался создать воинственное настроение, зажечь революционный пыл отряда.
-- Не падайте духом. Еще раз повторяю, что сила не в количестве, а в качестве. Оставить Туруханск нетронутым нельзя, так или иначе жители о нас завтра же узнают, догонят и перестреляют. Если уж гибнуть, так в открытом бою в Туруханске. Это -- самый опасный для нас пункт, и, взяв его, мы будем чувствовать себя спокойно. Но промедление -- смерти подобно: давайте скорей приступать к атаке.
