III
Мне никогда не пришло бы в голову заниматься юридической разработкой деталей майских законов; работа эта не относилась к моему ведомству, а контролировать или исправлять действие Фалька как юриста не входило ни в мои намерения, ни в мою компетенцию. В качестве министра-президента я вообще не мог выполнять одновременно обязанностей министра по делам вероисповеданий, даже будь я совершенно здоров. Лишь на практике я убедился, что юридические детали были психологически неверно рассчитаны. Эта ошибка стала мне ясной, когда я представил себе честных, но неуклюжих прусских жандармов, которые при шпорах и бряцающих саблях гонялись по спальням и черным ходам за легконогими, увертливыми священниками. Тот, кто подумает, что такие критические соображения, возникшие у меня, могли немедленно принять форму кризиса кабинета между мной и Фальком, тот обнаружит отсутствие правильного, приобретаемого лишь опытом, представления о гибкости государственной машины как самой по себе, так и в ее связи с монархом и парламентскими выборами. Машина эта неспособна к внезапным эволюциям, а министры с такими способностями, как Фальк, не встречаются у нас на каждом шагу. Правильнее было сохранить на посту министра такого способного и мужественного сотоварища по борьбе, чем посягательством на узаконенную конституцией независимость его ведомства взять на себя ответственность за управление министерством по делам вероисповеданий или за назначение нового министра. Я придерживался этого мнения до тех пор, пока мне удавалось убедить Фалька оставаться. Лишь после того, как против моего желания он был настолько раздражен женскими влияниями при дворе и немилостивыми собственноручными посланиями короля, что его нельзя было удержать, я приступил к пересмотру его [ведомственного] наследства, чего не желал начинать, пока это возможно было лишь путем разрыва с ним.
Фальк пал жертвой той самой тактики, которая, хотя и не с таким успехом, но с теми же средствами применялась при дворе и по отношению ко мне. Он оказался побежденным отчасти потому, что был чувствительнее меня к придворным впечатлениям, отчасти же потому, что сочувствие императора не поддерживало его в такой мере, как меня. Антиминистерская деятельность императрицы имела своим первоначальным источником независимость характера, которая затрудняла ей сотрудничество с правительством, если оно не было всецело в ее руках, и которая на протяжении всей ее жизни увлекала ее на путь оппозиции против любого правительства. Она нелегко соглашалась с мнением другого. Во время культуркампфа эта наклонность поощрялась католическим окружением ее величества, получавшим информацию и инструкции из ультрамонтанского лагеря. Эти круги ловко и со знанием человеческих слабостей использовали старинную склонность императрицы оказывать воздействие на каждое государственное министерство с целью его улучшения. Я неоднократно отговаривал Фалька от намерения подавать в отставку из-за немилостивого содержания собственноручных императорских посланий, -- они, конечно, возникали отнюдь не по собственной инициативе государя, -- и вследствие оскорбительного отношения при дворе к жене Фалька. Я рекомендовал ему пассивно относиться к немилостивым, но вместе с тем и не контрассигнированным высочайшим указам, которые в меньшей мере были связаны с культуркампфом, чем с отношениями министра вероисповеданий с высшим церковным советом и с евангелической церковью; во всяком случае, я советовал ему обращаться со своими жалобами к государственному министерству, предложения которого, если они принимались единодушно, король обычно принимал во внимание. В конце концов под влиянием обид, оскорблявших его самолюбие, Фальк все же решился подать в отставку. Все рассказы о том, будто я вытеснил его из министерства, вымышлены, и я удивлялся, что сам он никогда публично не опровергал их, хотя всегда оставался в дружеских отношениях со мною. Из событий, решивших уход Фалька, мне вспоминаются споры с высшим церковным советом и близким к совету духовенством; они-то и привели к разрыву с его величеством, причем из обострения и развития имевшегося против Фалька дискуссионного материала видно было содействие более ловких рук и тонких приемов, чем это свойственно официальным советникам императора в его качестве summus episcopus.
Свободное копирование
