III
Когда король получил это письмо, он уже освободился из сетей повторенных в нем аргументов благодаря Гаштейнскому договору от 14--20 августа 1865 г. С какими трудностями мне еще пришлось бороться во время переговоров, предшествовавших этому договору, какую осторожность нужно было соблюдать, показывает следующее мое письмо к его величеству:
"Гаштейн, 1 августа 1865 г.
Всемилостивейший король и государь.
Вы, ваше величество, великодушно простите меня, если, быть может, преувеличенная забота об интересах высочайшей службы заставляет меня вернуться к сообщениям, которые ваше величество только что милостиво сделали мне. Мысль о разделе хотя бы лишь управления герцогствами, если бы она стала известна в августенбургском лагере, вызвала бы сильнейшую бурю в дипломатических кругах и в печати; в этом увидели бы начало окончательного раздела и не сомневались бы, что те части страны, которые станут предметом исключительно прусского управления, будут потеряны для Августенбурга. Я полагаю, вместе с вашим величеством, что ее величество королева будет держать эти сообщения втайне; но если бы из Кобленца в расчете на родственные отношения намекнули на что-либо подобное королеве Виктории, кронпринцу с супругой, а равно и в Веймаре или Бадене, то уже один тот факт, что тайна не была бы нами соблюдена, как я по его настоянию обещал графу Бломе, мог бы вызвать недоверие императора Франца-Иосифа и привести к провалу переговоров. Но за этим провалом должна почти неизбежно последовать война с Австрией. Соблаговолите, ваше величество, приписать не только моей заботе об интересах высочайшей службы, но и моей преданности вашей высочайшей особе мою уверенность, что ваше величество с иными чувствами и с более чистым сердцем решилось бы на войну с Австрией, если бы необходимость ее вытекала из самой природы вещей и монаршего долга. Иначе обстояло бы дело, если бы осталось ощущение, что преждевременная огласка предполагаемого решения удержала императора от согласия на последнюю приемлемую для вашего величества меру. Быть может, моя забота нелепа, но даже если бы она была справедлива, и, вы, ваше величество, не пожелали бы считаться с ней, я счел бы, что бог направляет сердце вашего величества, и не менее радостно нес бы мою службу, но для успокоения совести почтительнейше представил бы на усмотрение вашего величества, не прикажете ли вы мне вернуть телеграммой фельдъегеря из Зальцбурга +). Внешним предлогом могла бы послужить министерская почта, и завтра мог бы вместо этого курьера своевременно отправиться другой или тот же самый. Копию того, что я телеграфировал Вертеру относительно переговоров с графом Бломе, всеподданнейше препровождаю. Я почтительнейше полагаюсь на испытанную милость вашего величества, уповая, что если вы не одобрите моих опасений, то припишете их искреннему стремлению служить не только долга ради, но и ради личного удовлетворения вашего величества.
С глубочайшим благоговением до последнего вздоха остаюсь вашего величества всеподданнейший
фон Бисмарк".
Против обозначенного +) места король написал на полях:
"Согласен. -- Я потому упомянул об этом деле, что за последние 24 часа о нем больше не упоминалось, и я считал, что оно уже не принимается в расчет после того, как имел место фактический раздел и вступление во владение. Моим сообщением королеве я стремился постепенно подготовить переход ко вступлению во владение, которое развилось бы мало-помалу из административного раздела. Между тем я смогу изобразить это так и позднее, когда действительно воспоследует раздел владений, чему я все еще не верю, ибо Австрия должна этому слишком сильно противодействовать, после того как она слишком далеко зашла в своих выступлениях в пользу Августенбурга и против присоединения, правда, одностороннего.
В. 1/8.65"
"Для верности следовало бы приказать курьеру привезти обратно все письма, включая и письмо королеве, так как я поручил ему тотчас же сдать его на Потсдамском вокзале, почему он, считая его срочным, может, пожалуй, послать одно это письмо по почте из Зальцбурга"*.
После Гаштейнского договора и вступления во владение Лауецбургом -- первого территориального приобретения империи при короле Вильгельме -- в его настроении наступил, по моим наблюдениям, психологический перелом; он начал находить вкус в завоеваниях, хотя преобладающим оставалось чувство удовлетворения тем, что это территориальное приращение, Кильская гавань, военная оккупация (Stellung) Шлезвига и право постройки канала через Гольштейн, было приобретено в мире и дружбе с Австрией.
Я считаю, что право располагать Кильской гаванью воспринималось его величеством как нечто более важное, чем вновь приобретенные живописные окрестности Рацебурга с его озером. Германский флот и Кильская гавань, как предпосылка его создания, принадлежали с 1848 г. к числу идей, вызывавших наибольший энтузиазм, стимулировавший и укреплявший стремления к германскому единству. Но пока ненависть ко мне моих парламентских противников была сильнее, чем интерес к германскому флоту, и мне казалось, что прогрессистская партия предпочла бы видеть вновь приобретенные права Пруссии на Киль, а следовательно, и надежды на наше будущее морское могущество в руках аукциониста Ганнибала Фишера, а не в руках министерства Бисмарка. Право жаловаться на правительство, упрекать его за разбитые германские надежды доставило бы депутатам большее удовлетворение, чем уже достигнутые успехи на пути к осуществлению этих надежд. Я приведу здесь несколько мест из речи, которую я произнес 1 июня 1865 г. по поводу чрезвычайных ассигнований на флот:
"Вероятно, ни один вопрос не вызывал за последние 20 лет такого единодушного интереса общественного мнения Германии, как именно вопрос о флоте. Мы были свидетелями того, как ферейны, печать, ландтаги выражали свои симпатии этому делу, и эти симпатии проявились в сборах относительно крупных сумм. Правительство и консервативную партию упрекали в медлительности и скупости, с которыми они действовали в этом направлении; особую активность развили либеральные партии. Мы полагали поэтому, что доставим вам большую радость настоящим законопроектом...
Я не ожидал от доклада комиссии косвенной апологии Ганнибалу Фишеру, распродавшему германский флот с молотка. И с этим германским флотом вышла неудача потому, что в германских областях -- как в высших правящих кругах, так и в низших -- партийные страсти оказались сильнее сознания общности. Наш флот избегнет, надеюсь, этой участи. Некоторой неожиданностью было для меня, далее, то, что в докладе отведено столь значительное место технике. Я не сомневаюсь, что многие из вас понимают в морском деле больше меня и бывали на море чаще меня, но большинство из вас, милостивые государи, не таковы; а я, должен сказать, не решился бы все же составить себе мнение о технических деталях флота, которое обосновывало бы мое голосование и могло бы послужить мотивом для отклонения законопроекта о флоте. Поэтому я могу не заниматься опровержением соответствующей части ваших возражений... Ваши сомнения относительно того, удастся ли мне приобрести Киль, более непосредственно касаются моего ведомства. Ведь мы обладаем в герцогствах больше того, что представляет собой Киль, мы совместно с Австрией обладаем в герцогствах полным суверенитетом, и я не знаю, кто и как мог бы отнять у нас этот залог, настолько превосходящий по своей ценности объект наших стремлений, кроме как в результате неудачной для Пруссии войны. Но если принимать во внимание эту возможность, то ведь мы точно так же можем потерять любую находящуюся в нашем владении гавань. Наше владение является, правда, совместным с Австрией владением. Тем не менее это -- владение, и за отказ от него мы имели бы право поставить определенные условия. Одна из таких и притом непременных условий, без выполнения которого мы не откажемся от этого владения, -- переход Кильской гавани в будущем в единоличную собственность Пруссии...
При наличии прав, которыми мы и Австрия обладаем и которые являются неприкосновенными, пока ни одному из господ претендентов не удастся доказать нам, что он обладает преимуществом по сравнению с правом, перешедшим к нам от короля Христиана IX Датского, при наличии прав, которые мы и Австрия осуществляем на началах полного суверенитета -- я не вижу, что могло бы воспрепятствовать окончательному выполнению наших условий, -- если только мы не потеряем терпения, а будем спокойно выжидать, найдется ли кто-либо, кто предпримет осаду Дюппеля, когда там находятся пруссаки...
Если вы все же сомневаетесь в возможности осуществления наших намерений, то я уже рекомендовал в комиссии выход: лимитируйте заем таким образом, чтобы требуемые суммы подлежали уплате лишь в том случае, если мы действительно будем обладать Килем, и скажите: "Нет Киля, нет денег!" Я думаю, вы не отказали бы в этом другим министрам, кроме тех, которые в настоящее время удостоены доверия его величества короля...
Доверие населения к мудрости короля достаточно велико, чтобы люди сказали себе: если страна должна при этом (в результате введения двухгодичной военной службы) погибнуть или понести ущерб, то король этого не потерпит. Именно из-за прежних традиций они недооценивают значения конституции. Я убежден, что вера в мудрость короля не обманет их; но я не могу отрицать, что на меня производит тягостное впечатление, когда я вижу, как в великом национальном вопросе, который уже 20 лет занимает общественное мнение, собрание, слывущее в Европе воплощением разума и патриотизма Пруссии, не может подняться выше тактики бессильного отрицания. Это, милостивые государи, не то оружие, с помощью которого вы вырвете скипетр из рук королевской власти, это также не то средство, которое обеспечит нашим конституционным учреждениям силу и возможность дальнейшего развития, в которых они нуждаются".
Требования, касающиеся флота, были отклонены.
Оглядываясь назад на эти события, я вижу в них печальное доказательство того, до каких пределов нечестности и полной утраты патриотизма доводит у нас партийная ненависть политические партии. Пусть нечто подобное имело место и еще где-либо, но я не знаю другой страны, в которой единое национальное чувство и любовь к общей родине создавали бы разгулу партийных страстей столь слабые препятствия, как у нас. Считающиеся апокрифическими слова, вложенные Плутархом в уста Цезаря о том, что лучше быть первым в жалкой горной деревушке, нежели вторым в Риме, всегда производили на меня впечатление чисто немецкой идеи. Слишком многие среди нас поступают в общественной жизни именно так, и ищут деревушку, а если не могут найти ее географически, то фракцию, или же подфракцию и клику, где они могли бы быть первыми.
Этот образ мыслей, который можно в зависимости от вкуса назвать эгоизмом или независимостью, проявлялся во всей германской истории, начиная от мятежных герцогов эпохи первых императоров и кончая бесчисленными, непосредственно подчиненными империи князьями, имперскими городами, имперскими деревнями, аббатствами, рыцарями, и это обусловливало слабость и беззащитность империи. Покамест эта склонность находит более яркое выражение в разъединяющей нацию партийной системе, нежели в правовой или династической обособленности. Партии отличаются друг от друга не столько своими программами и принципами, сколько теми лицами, которые стоят, подобно кондотьерам, во главе каждой из них и стараются завербовать себе возможно большую свиту из депутатов и карьеристов-журналистов, рассчитывающих притти к власти вместе со своим вождем или вождями. Принципиальные программные различия, которые вынуждали бы фракции ко взаимной борьбе и вражде, не настолько сильны, чтобы объяснить страстную борьбу, которую эти фракции считают нужным вести друг против друга, -- борьбу, которая приводит к тому, что консерваторы и свободные консерваторы оказываются в различных лагерях. Внутри той же консервативной партии многие опять-таки, вероятно, полагают, что они не согласны с "Kreuzzeitung" и ее окружением. Но определить принципиальную разграничительную линию в программе и достаточно убедительно сформулировать ее было бы трудно даже вождям и их сподручным, очень напоминающим религиозных фанатиков (и не только мирян), которые избегают, как правило, необходимости отвечать или уклоняются от ответа, когда их спрашивают об отличительных особенностях различных вероисповеданий и толков и о том, какая опасность грозит спасению их душ, если они не будут достаточно рьяно бороться с тем или иным отклонением инаковерующего. В той мере, в какой партии группируются не только в зависимости от тех или иных экономических интересов, они борются в интересах соперничающих друг с другом вождей фракций и в соответствии с их личной волей и их видами на карьеру. Вопрос сводится не к различию в принципах, а к тому, Кифин ты или Павлов?
На память о Гаштейнском договоре осталось следующее письмо короля.
"Берлин, 15 сентября 1865 г.
Сегодня совершается акт вступления во владение герцогством Лауенбургским -- результат моего правления, которое осуществляется вами со столь удивительной и необычайной осмотрительностью и проницательностью. За четыре года, которые истекли с тех пор, как я поставил вас во главе правительства, Пруссия заняла положение, достойное ее истории и обещающее ей и в дальнейшем счастливую и славную будущность. Стремясь дать внешнее доказательство признательности, которую я так часто имел случаи выражать вам в связи с вашими выдающимися заслугами, я настоящим возвожу вас и ваше потомство в графское достоинство; это отличие навсегда останется свидетельством того, как высоко я ценил вашу деятельность на пользу отечества.
Благосклонный к вам король
Вильгельм".
Свободное копирование
