Зойка была из Одессы, города порто-франко.
При этом известии тут же восстают незримые тени других одесситов, обеспечивших непропорционально увесистый вклад Одессы в русскую словесность: Исаак Бабель, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Евгений Петров, Эдуард Багрицкий и так далее. И, конечно же, брат врага народа Борис Ефимович Друккер с его жуткой, специфической внешностью.
Пока мы учились у Зойки, я не знала, что она из Одессы. Зойка рассказала это позже, лет, наверное, через шесть-семь после школы, когда мы с моей подругой-одноклассницей Вер Иванной Серебряковой однажды заглянули к ней в гости. К тому времени Зойка уже перешла с работы в 56-й школе на работу в 57-ю и переехала с улицы Беловежской, где она когда-то бесплатно натаскивала нас к вступительным экзаменам, в другую квартиру, на улице Куусинена у метро «Полежаевская». Зойкиным любимчикам, пусть даже и бывшим, которых она никогда не забывала, позволялось звонить ей, а также по договорённости посещать её без всякого дела хоть через сколько после выпуска. У себя дома, как всякая большая актриса, ненадолго сошедшая со сцены, Зойка была совершенно другая – не грозная и не громогласная, а миролюбивая и приветливая. «Варя, а где же твоя приятная глазу полнота?» – первым делом обходительно поинтересовалась она, когда обнаружила, что за послешкольные годы я сбросила килограммов десять-пятнадцать.
Там, в Одессе, Зойка родилась в 1924-м и там училась в средней школе. Школу (как написано в одном из более подробных некрологов в Сети, базирующемся на материалах издания Московская энциклопедия. Том 1: Лица Москвы. Книга 6: А-Я. Дополнения. М.: ОАО «Московские учебники», 2014) Зойка и её одноклассники окончили 21 июня 1941 года.
Дальше Зойка с мамой Лидией Яковлевной и младшей сестрой Белой совершенно некстати эвакуировались из Одессы в Сталинград, Зойкин папа Александр Иосифович Блюмин тоже куда-то оттуда отправился, а остальные Зойкины родные, оставшиеся в Одессе, погибли в Холокосте – их вместе с десятками тысяч других одесситов-евреев расстреляли оккупировавшие Одессу румыны, бывшие во время Второй мировой войны союзниками нацистов.
В Сталинграде, использовавшемся как перевалочный пункт для отправки беженцев из западных районов вглубь страны, осенью 1941 года творилось нечто невообразимое. Вот как описывает ситуацию заметка «Нас обманом вывезли из Москвы» в журнале «Коммерсантъ Власть» (№ 17 от 2.05.2005, автор Евгений Жирнов).
«Осенью 1941 года наиболее тяжелое положение с эвакуированными было в Сталинграде… к ноябрю в городе скопилось уже около 200 тыс. беженцев, которых нужно было отправлять дальше – главным образом по Волге. Подавляющее большинство из них не имело ни еды, ни крыши над головой... Санитарная обработка эваконаселения, медицинское обслуживание его и дезинфекция эвакопунктов производились от случая к случаю. Хлеб эваконаселению продавался с большими перебоями. Из пяти эвакопунктов, расположенных в различных частях города, приготовление горячей пищи было организовано только на одном, часть эвакуируемых питалась в городском кафетерии, а большинство покупало продукты в коммерческих магазинах города, создавая в них большие очереди, что вызвало недовольство местного населения. Торговли продуктами непосредственно на эвакопунктах организовано не было… В результате большого скопления людей в Сталинграде и слабой борьбы с уголовными проявлениями со стороны отдельных групп и одиночек имел место целый ряд уголовных преступлений, грабежей, воровства и хулиганства… Во время разгрузки Сталинграда от скопившихся людей были попытки… выпихнуть из города людей без питания и не обслуженными. Так, например, 12 ноября начальник облоно Радионов собрал более 300 малолетних (пять-семь лет) детей, часть которых были разуты и раздеты, организовал их в колонну и пешком направил по всему городу на пароход. Чтобы оценить всю тяжесть последствий этой инициативы главного сталинградского педагога, стоит сказать, что стоял страшный мороз и на следующий день, 13 ноября, Волга замёрзла. А меры по разгрузке города от беженцев и улучшению санитарной обстановки, как оказалось, были приняты слишком поздно. В начале декабря в Сталинграде началась эпидемия сыпного тифа».
Из Сталинграда, понятное дело, Зойке и её семье пришлось в срочном порядке эвакуироваться дальше, и, в общем, в конце концов в 1944 году в эвакуации она окончила педагогический институт в башкирском городе Бугуруслан. Почему в 1944-м? То ли в некрологе ошибка в дате, и год был, как и положено, 1946-й, то ли Зойка сдала экзамены экстерном.
Затем, сказано в некрологе, в 1948 году Зойка уже в Москве, где учится в аспирантуре МГПИ (Московского государственного педагогического института им. Ленина) и работает в ИМЛИ (Институте мировой литературы). С аспирантурой у Зойки, правда, не срослось, и она как-то раз беззаботно помянула мне, что бросила её, не защитившись: «Где-то так и лежит моя диссертация…».
Между тем, продолжает некролог, после несросшейся аспирантуры её по распределению отправили на работу в сельскую школу под Свердловском, на Урале. Про эвакуацию, в которой они наверняка немало хлебнули, и про уничтоженных в Одессе родных Зойка нам никогда не рассказывала. А про своё распределение на село рассказала. В этом селе жили староверы. У староверов царили строгие порядки и чистота, а по улицам были проложены дощатые тротуары, которые они мыли, как полы в домах.
Про жизнь в селе у староверов у Зойки была ещё смешная история. Хозяйка, у которой квартировали Зойка с подругой, такой же молодой учительницей, каждый вечер ставила для них в остывающую печь кружку с молоком из-под коровы. За ночь молоко утапливалось, и, вставая по утрам, Зойка с подругой пили его уже топлёное. С течением времени они заметили, что хозяйка всегда наливает им кружку до краёв, а утром в ней молока ниже на два пальца. Вот какое жирное молоко у хозяйкиной коровы, – думали Зойка с подругой. – Как сильно утапливается! Пока однажды утром не проснулись раньше обычного и не обнаружили, что на печь взобрался мышонок и, поднявшись на задние лапки, пьёт их топлёное молоко из кружки. На два пальца он отпивал, а дотянуться глубже ему роста не хватало.
