Портреты. Александр Косарев
Когда мы с Сашей поженились, все в один голос твердили – да, Саша, Ольга тебя скрутит, берегись. Прошло много лет (недавно отметили 40 лет совместной жизни). И я твердо могу сказать – да, доставалось Саше от меня, но перевоспитал меня он, а не я его. Его терпение, бесконечная любовь сделали меня мягче, умнее. Я могу закипеть по какому-либо поводу, продумывать грандиозные демарши, но заканчивается все тем, что обращаюсь к нему за советом и поступаю благоразумно. Совсем недавно открылась одна интересная деталь, ну просто шокировавшая меня. Я с Сашей нередко ссорилась и, кипя от возмущения, произносила внутренние большие обвинительные монологи, т. е. страдала от этого по-своему. А он недавно вспомнил: смотрю, ты со мной не разговариваешь, на второй день я понимаю, опять что-то не так сделал. Каково!? Давно уже таких сцен нет. Он нашел хороший прием – обзовет меня прокурором, и я затихаю – прокурором быть не хочу.
Работает он много, страстно. Все его друзья много лет наседают на него, чтобы занялся, наконец, докторской диссертацией. А он мне сознался, что его не докторская диссертация волнует, а дело, которое он делает (вулканизм и петрология вулканических пород Южного Урала). Хочет подвести итог своей многолетней работе, довести ее до полного объема, а диссертация будет вершиной этой пирамиды.
Родился Александр Михайлович 22 ноября 1940 г. на Луговой (Московская обл., Институт Кормов). Затем, во время эвакуации (1941г.), семья переехала в село Вихарцево Костромской области, где и прошло его детство. Отец, Михаил Георгиевич, до войны и во время войны работал на Камышинской селекционной станции. Когда фронт подошел к Сталинграду, Михаила Георгиевича мобилизовали, и во время Сталинградской битвы он был главным агрономом военных аэродромов Сталинградского фронта. Софья Ивановна, когда линия фронта приблизилась к Луговой, уехала с детьми к своей старшей сестре Марии. На всю жизнь сохранил Саша любовь к своей тете – Марии Ивановне Ювенской.
Она была учительницей младших классов, имела звание Народного учителя. У нее училась Наташа, Сашина старшая сестра, которая вспоминает, что Мария Ивановна никогда не повышала голоса, но тишина в классе всегда стояла полная. Одним взглядом учительница могла выжать слезу у провинившегося ученика.
В 17 лет Мария Ивановна потеряла родителей, осталась одна с младшими братьями Викторином, Андреем, Рафаилом и сестрой Софьей. Замуж она так и не вышла – воспитывала своих братьев и сестру. Когда, в 37-м году, был расстрелян Викторин, а его жена умерла, Мария Ивановна взяла к себе их сына Михаила и заменила ему мать.
Михаил любил Сашу, много возился с ним. Укладывал спать он своего двоюродного братца так – ложился, усаживал Сашу себе на грудь, и начинал петь: «Раскинулось море широко», «Глухой неведомой тропою», «По диким степям Забайкалья», «Шел отряд по берегу». Соседи спрашивали: «Марья Ивановна, у вас гуляют?» - «Нет, Миша Сашу укладывает». Сам делал малышу лыжи из дощечек для бочек. Катались на Тумановой горе. Мальчишки Сашу поддразнивали: «Нет, Косарев не съедет» - «Нет, съеду» - съехал, в конце – кубарем в снег. И снова: «Нет, Косарев не съедет» - «Нет, съеду». К шести годам упрямец Косарев уже отлично катался.
Любил Миша и подшутить над братом. Однажды, когда малец уже затемно пробирался по деревне домой после катания на санках, старший вырядился в вывернутый тулуп, спрятался за заброшенным домом и, дождавшись появления Саши, медленно пошел к нему, подняв вверх руки, рыча и подвывая. Гуляка бросился бежать со всех ног, забежал в соседнюю избу, где чинно ужинали хозяева, и шмыгнул под стол. Хозяйка спрашивает : «Саша, ты что?» Он, из-под стола: «За мной Фёдорица гонится». Позже, отдышавшись, он пришел домой. По румянцу на щеках и блеску в глазах Саша догадался, что Фёдорицей был Миша. «Это ты меня напугал?» - «Нет, Саша, как можно!»
Саша очень любил Михаила, ездил к нему в Кострому, потом, после его смерти, навещал жену Михаила Ольгу. И сейчас выбирается время от времени на их могилки. Его тепло встречают две дочери Михаила и Ольги – Ирина и Наталья.
С пятого класса по десятый Саша учился в Камышине. Жил на съемной квартире. Вспоминает, что учился «спустя рукава», но очень много читал – перечитал почти всю Камышинскую городскую библиотеку. О Камышинской станции рассказывает:
«На Камышинской Госселекстанции имелось несколько достопримечательностей, мимо которых пройти невозможно. Во-первых, Госселекстанция была построена на голом месте, на приподнятом участке волгоградской (сталинградской) степи. Рядом с прудом расположились дома. Весь поселок был засажен деревьями и кустарниками: тополями, татарскими кленами, вязами, каштанами, ясенями, сиренью, белой акацией. По берегу пруда стояли огромные, в два обхвата, ветлы. Вдоль плотины, которая не только перегораживала пруд, но и обрамляла его по бокам, постоянно подсаживали деревья, чаще всего просто забивали колья срубленных веток тополей и ив.
По плотине проходила дорога из Камышина – не главная, а проселочная, самая короткая, пересекавшая овраги. Там, где дорога спускалась с плотины в поселок, возник зеленый уголок, который мы звали «травой». На этот участок подсачивалась вода из пруда, и у дороги образовалось небольшое болотце. Чуть выше, вдоль пруда, раскинулась лужайка, покрытая травой, мягкой, с вьющимися стебельками, на которой приятно было валяться летом после купания.
Через дорогу от «травы» вытянулась загородка где-то из колючей проволоки, где-то из металлической сетки. А за загородкой был САД. Сад был государственный, огромный и чудесный. У нашего ребячьего сообщества все яблони, которые там росли, имели свои названия или по сорту, или по внешнему виду: беловка, антоновка, косматка, дынька, простой анис, царский анис, астраханская бель, полосатый анис, великолепная груша бергамот. Кроме того в саду рос виноград, садовый терн, а в углу, на довольно большой площади, был посажен дикий терн с мелкими, кислыми, вяжущими ягодами, со стволами, утыканными огромными колючками. По этому терну никто, кроме нас, не мог пробраться, что являлось большим преимуществом при наших набегах на сад.
Где-то, примерно, лет до десяти мы забирались в сад среди белого дня. Забегали компанией в пять-шесть человек, все в трусах и майках и набивали запазухи как можно быстрее и больше. Если сторож – дед Катай (Катаев) – предпринимал «погоню», мы залезали в пруд вместе с яблоками и прятались под ивовые кусты, густо росшие вдоль берега и нависавшие над водой. Сторож был уже старенький, с седой бородой. Проходя по плотине мимо нас, он что-то ворчал, и в этом ворчании слышались угрозы.
Однажды я решил полакомиться грушами. Сначала бросил камень в дерево, несколько груш упало. Я, оглядевшись, стал подбираться к вожделенному лакомству. Вдруг услышал какой-то шорох – недалеко от меня упала толстая суковатая палка деда Катая. Тут уж стало не до груш. Я дал стрекача и моментально скрылся в зарослях терновника, пробрался на участок одичавшего сада, где сохранились от военного времени полуобвалившиеся окопы, заросшие кустарником. Там я был в недосягаемости. Да и погони-то не было.
На селекстанции можно было купить сколько угодно недорогих яблок в государственном магазине-складе, где обычно торговали фруктами, овощами, а по осени и арбузами. Родители как-то купили два больших ведра яблок и всячески угощали меня, спрашивали – почему не ешь, надо набираться витаминов. На что я сказал им – разве это яблоки! Пойдемте, я вам покажу, что такое яблоки. И повел их в сарай, где у нас содержалась корова и были небольшие запасы сена. В этом сене я сделал ямку, которую предыдущей ночью наполнил яблоками. Достал и протянул им угощение. Это были отборные, крупные и красивые плоды, которые на склад никогда не попадали. Родители страшно удивились , смутились, поскольку яблочки-то были ворованные.
Второй и, наверное, главной достопримечательностью, был пруд – огромный, довольно чистый, где мы летом купались, иногда плавали на неизвестно откуда взявшейся плоскодонной лодке, ловили карасей и раков. Раков ловили несколькими способами. Наиболее распространенной была ловля «на удочку» - к ветке длиной около метра привязывали прочную нитку, на конце которой укреплялся кусочек мясистого тела раковины. Удочки расставлялись, и потом раколов ходил и подергивал за нитку. Прицепившийся рак сразу обнаруживал себя, его надо было потихоньку приблизить к поверхности, а потом, пока он не успел отцепиться, подхватить рукой. Занятие было весьма результативным, а вареные раки вкусными.
Второй способ – ловля бреднем, но не тем бреднем, который мы видим обычно – вязаный, с мотней, длиной в несколько метров. Наш бредень делался из металлической заборной сетки с ячеей в два сантиметра, к сетке привязывали колья. Колья брали в руки два карапуза и, слегка наклонив колья и бредень в противоположную от движения сторону, бороздили илистое дно пруда. Этот способ был на порядок уловистее предыдущего. У моих друзей – братьев-двойняшек рядом с домом на берегу пруда под плотинкой стояла летняя печь, где мы частенько и варили пойманных раков.
Поздней осенью, когда пруд покрывался тонким, прозрачным и звонким льдом, начиналось катание на коньках. Первое время лед, еще недостаточно зрелый, прогибался, нередко проламывался, и нас подстерегало холодное купание. Катание на коньках продолжалось, пока лед не заметало снегом. Тогда на смену конькам приходили лыжи. Главным местом катания была плотина, а главной задачей было не врезаться в одну из толстых ветл, росших у подножия плотины.
Следующей достопримечательностью являлся круглый сарай – огромное, диаметром, наверное, 40-50 метров круглое сооружение с куполообразной крышей – что-то вроде гигантской юрты из дерева. Внутри, вдоль стены, располагались два яруса, поделенные на отсеки. В этих отсеках хранилось зерно, семена различных растений. Там эти семена сушили и частично хранили (самое ценное увозилось на склад). Такого сооружения я больше нигде не встречал. Это специфика селекционной станции, на которой выращивали новые сорта трав, зерновых, а затем распространяли их по территориям со сходными климатическими условиями.
По западной окраине поселка проходила лесополоса с большим количеством деревьев и кустарников. Мне больше всего запомнилась разноцветная кавказская смородина».
Упрямцем Саша остался на всю жизнь. На отцовские советы и поучения всегда отвечал «Нет!» Родители очень хотели, чтобы сын пошел по их стопам – но – нет – поступил в Саратовский университет на геологический факультет . Поминает добрым словом своих преподавателей, которые дали студентам крепкую школу, глубокие знания. Когда он по распределению приехал в Уфу, то был на голову выше остальных молодых специалистов.
В Саратове осталась целая команда его друзей, о которых он нередко рассказывает.
***
Мы с Сашей познакомились в Уфе на курсах немецкого языка. Потом он за мной одиннадцать дней ухаживал, уехал в поле, вернулся – и мы поженились.
Самым возмутительным было то, что самые мои любимые люди – мама и Андрей – немедленно переметнулись на его сторону. Мама сказала: «Доченька, знай, если будете ссориться, я буду защищать Сашу». Андрей сказал: «Доча, я Сашу в обиду не дам!» . Если честно сознаться, причины были. Например, финт со свадьбой. Я заявила – месяц ждать не буду, ищи, где можно сразу расписаться. Саша с Юрой Александровым начали круиз по окрестным деревням, ища такое местечко. Затем я потеряла паспорт. Но Саша отступать не собирался. Вызвал из Москвы своего отца Михаила Георгиевича, зятя Юру Ахламова и, в полном согласии с мамой и Андреем, устроил свадьбу ( 9 ноября 1968 г.). Все, финита ля комедия. Паспорт потом нашелся и мы через полгода после свадьбы расписались ( 7 марта 1969 г.).
14 января 1970 г. у нас родилась Леночка. Мы с Сашей мечтали иметь не менее пяти детей. Но и двое-то достались нелегко. Саша работал и писал диссертацию, я училась в Институте искусств и работала в Училище искусств. Ночами по очереди качали орущую от души доченьку. В 5 утра надо вставать, чтобы приготовить еду нам и доченьке с ее няней Раисой Афанасьевной (женщиной, посланной нам Богом ). Относили ребенка к няне на весь день. А вечером – возня с ребенком, пеленками, кормежкой. Я отсыпалась на лекциях ( когда отсыпался Саша – тайна). Вся моя группа меня дружно прикрывала – почти год они травили преподавателям байку, что я « вчера вышла замуж» и теперь не Сухачева, а Косарева. С каждым преподавателем подробно обсуждался нелегкий труд геологов и непростая судьба
их жен ( я в это время дрыхла, пуская слюни ) – говорили вполголоса, чтобы меня не разбудить. Страстный лыжник ( и не менее страстный волейболист), Саша поставил свою любимую доченьку на лыжи, когда ей исполнилось три года. Усаживал крохотную лыжницу в рюкзак, закидывал рюкзак на плечи – и в поход. В лесу выпускал на волю. От души накатавшись и нападавшись, Алена снова залезала в рюкзак и тихо дремала до дома, покачиваясь за плечами папаши.
Когда родился Витя ( 31 марта 1978 г., как раз перед Днем геолога) – счастливый папаша утыкал весь снег перед роддомом тюльпанами. Саше досталось по полной программе. Я после родов с воспалением угодила в больницу. Малыш остался на Сашиных руках. Единственное мое участие - сцеживание молока всей палатой для Витюши. Педиатр говорила, что такого папы она в своей жизни еще не встречала. Пеленает, кормит, купает, выгуливает – и все один, все сам. Мама в это время лежала в больнице, Ира, моя сестра, металась между ней и мной. И все бы ничего – у всех дети, всем они нелегко достаются. Но Саше только что сделали операцию на ухо. На руках у него, кроме Витюхи и Лены, был еще и доберман Дэни, которого нужно кормить и с которым нужно гулять. А Саша подхватил грипп – температура 38 градусов. Началось осложнение и, в результате, Саша потерял слух ( не полностью, а на одно прооперированное ухо ). Но Саша есть Саша – ни одного слова жалобы, колоссальное терпение, самоотверженность, сила духа.
Правда, и у этого сверхположительного героя есть, е-е-е-есть свои маленькие слабости. Была такая история. Вырезали моему Сашеньке паховую грыжу. Мы с Леной вокруг него вьемся – не напрягайся, не носи тяжести – мы все сделаем. Ему нельзя было поднимать больше одного килограмма. Шов заживал нормально. Мы выбрались в гости к Серавкиным. Всем весело. Рассказываем различные смешные случаи. Рассказ Лены Серавкиной (работавшей модельером ): она устроила показ моделей в Институте Геологии – надо же геологам приобщаться к красоте. Красота нарядов, а еще более очарование девчонок – манекенщиц привела мужчин в прекрасное игривое настроение. Когда представление закончилось и толпа геологов и манекенщиц с шутками и прибаутками повалила к ожидавшему автобусу, мой муженек, разошедшись не на шутку, подхватил одну из девиц на руки и внес ее в автобус (помните – не поднимать больше одного килограмма !? ). Долго я ему поминала этот случай.
И потекли годы – годы совместного счастья – любимые дети, любимые родные и друзья, любимая работа, любимый сад. Были трудности, но преодолевались. Правда, отпуск нам вместе проводить почти не удавалось. Саша на полгода уезжал в поле, часто забирая с собой детей и собак. Иногда к нему приезжала я, но редко – нужно было ухаживать за садом, обрабатывать урожай.
Тяжело он пережил уход из жизни своих родителей. Все корил себя, что из-за своего упрямства так и не наладил близких отношений с отцом, не наговорился с ним и понимает, как много потерял. Потом ушла из жизни моя мама – Саша был для нее «любимый сыночек», а она для него «любимая мама». Леночка уехала в Питер. Мы без нее тоскуем. Женился и поселился своим домом Витя. Но его забота с нами всегда.
Теперь мы вдвоем. Я выращиваю герани и летом превращаю балкон в полыхающий красками сад. Саша восхищается и фотографирует цветы.
Фотографирование – это страсть мужа и сына. У нас горы альбомов, наполненных портретами, кошками и собаками, бытовыми сценками, пейзажами, картинами Саши и Вити. Витино увлечение рисованием в детстве Саша активно поддерживал. Приходил с работы, обедал и усаживал всю семью рисовать
Мы с Леной тоже рисовали, но быстро угасли. Витя стал профессиональным художником. А с Сашей произошла удивительная история. Он никогда не увлекался рисованием. Но съездил на Камчатку, влюбился в нее, затосковал о ней и вдруг начал рисовать.
Сначала акварелью, потом маслом. Сначала Камчатка – вулканы, ледники. Потом цветы, церквушки, лесные и степные пейзажи. Знакомая дама-психолог покупала его картины, говорила, что смотрит на них и щемит сердце от тепла и доброты, которые они излучают.
Самолеты, лавоводы, шлаки, снег, туман,
Апохончич, Толя Хренов, Ключевской вулкан.
Было ль, не было ль все это – сказка на яву.
Не увижу вновь Камчатку – не переживу.
Я не долго терпела торговлю картинами – взяла витины и сашины работы и подписала - «любимой жене от Саши», «любимой маме от Вити». Друзьям раздариваются те полотна, с которыми я согласна расстаться ( жалко, но что поделаешь).
Какими словами можно охарактеризовать духовную сущность Саши? Глубина, поэтичность, бесконечная доброта, увлеченность работой, порядочность, надежность. Мама всегда поражалась широкому кругу его интересов и обширности знаний. Можно выделить два основных увлечения в его жизни, кроме любимой геологии – это история и поэзия.
В отличии от меня, Саша читает очень медленно, анализируя и запоминая. У нас большая библиотека, но он постоянно пополняет ее, выискивая поэтические сборники, исследования по истории древних народов. Каждая встреча Андрея, моего брата, и Саши превращается в бесконечный жаркий спор о происхождении и передвижении скифов, сарматов и т. д. Помню, как поразил Андрей делегацию болгар, приехавших в командировку, подробно рассказав им об истории Болгарии. Они этого не знали и были «сражены на смерть».
Круг интересов брата и мужа в области истории – Древняя Греция, Рим, Западная Европа, Россия, Азия. Андрей, воспитанный на Майн Риде, несколько больше знает об индейцах. Саша досконально раскапывает историю Европы, Азии, зачитывается Гумилевым. Андрей блестяще знает историю Великой Отечественной войны – все битвы, всех русских и германских военачальников. Саша знаток русской истории, царской династии, проработал Карамзина, Соловьева и отвергающие их новые теории. Спорят они и на политические темы. Мама с увлечением принимала участие в их дискуссиях. Однажды она позвонила мне, жалуясь на то, что не знает, за кого голосовать на выборах. Созванивалась с Андреем и Сашей, они очень убедительно доказывали ей свои, противоположные друг другу точки зрения. Мама была в смятении. Но вот за кого она проголосовала в результате, не помню.
Саша по вечерам часто читает мне стихи, раскрывая в моих познаниях новые горизонты. В деле изучения истории я, следуя за мужем, читаю много, конспектирую, стараюсь запомнить информацию, но все равно забываю многое. В поэзии круг моих интересов ограничен пристрастием к небольшому кругу поэтов. На первом месте, конечно, Пушкин (в этом мы с мужем едины). Был у меня довольно длительный период бессонницы, из которого я извлекла максимум удовольствия – ночами, в тишине, выучила «Руслана и Людмилу», много пушкинских стихов. Наслаждаюсь певучестью поэзии Бальмонта, Блока, их удивительной способностью придавать простым словам чудный, волшебный аромат. Люблю Маяковского, сравниваю его с Бетховеном: оба часто агрессивны, напористы, подчинены чеканным маршевым ритмам, но оба бывают и так нежны, что сердце начинает трепетать от щемящей боли. Саша привил мне любовь к Аполлинеру, Павлу Васильеву, Марине Цветаевой. Он очень любит японскую поэзию, Николая Рубцова (читает и не может сдержать слез). У него всегда около кровати лежит несколько раскрытых книг, лежат долго, он их тщательно изучает. Сейчас это «Сталин» Радзинского, сборник лирики Пушкина, «Слова» Сартра, Рубцов.
В изобразительном искусстве у мужа на первом месте Ван Гог. Его экспрессия, солнечность, золотые подсолнухи приводят Сашу в изумление и восхищение. Витя, разделяя преклонение перед великим Ван Гогом, как-то раз талантливо обыграл эту любовь. Пришли к нам дети (Витя с женой) на 8-е марта. Сын несет большую сумку. Говорит мне: «Это тебе подарок». Я удивляюсь – принято дарить цветы, небольшие сувениры, а тут что-то огромное. Из сумки, одна за другой, появляются картины – наша семья, «нарисованная Ван Гогом».
Витя рисует очень быстро. Саша работает медленно, неделями, месяцами трудится над
какой-либо миниатюрой, все что-то дописывает, оживляет, добавляет. Его не смущает отсутствие школы, искажение пропорций. Он просто рисует то, что любит, тонко, поэтично, нежно. Иногда вплетаются фантастические мотивы, близкие тем корням деревьев, которые он находит и преображает. Подбирает куски распиленного дуба или бересту и все превращает в картины. Витиным друзьям-художникам сашины картины нравятся, они называют его «талантливым примитивистом».
Мы с Сашей любим прогулки по парку (благо он у нас под боком). Зимой раньше вместе ходили на лыжах. Я не умею ориентироваться на местности, Саша направлял меня по какой-либо лыжне и убегал. Возвращался, направлял свою бестолковую жену по новому маршруту и снова скрывался. Летом мы изучаем окружающие нас травы и цветы. Газоны только на первый взгляд кажутся одинаковыми. Но на каждом, кроме традиционных одуванчиков, спорыши, лебеды, есть свои неповторимые зоны, как бы мини-полянки, заполненные то ярко желтым лядвенцом, то белыми шариками соцветий икотника, то нежнейшим кружевом подмаренника, то раскидистыми семейками куль-бабы. Спускаемся к Белой – там мир гигантов – выше человеческого роста гордо топорщат свои яркие цветы-колючки репейники, великаны зонтичные поражают толщиной своих трубок-стволов. И вдруг открывается маленький лужок, заросший вероникой, пасленом. Мы все собирали, засушивали, искали названия в книгах, я ездила в ботанический сад, носила свой гербарий знакомым ботаникам. Даже упросила Сашу взять наш солидный гербарий в Москву, чтобы показать Наташе, Сашиной сестре – она специалист-биохимик. Наташа живет на Луговой, где находится Российский Институт Кормов. Там много квалифицированных специалистов-ботаников. Но и они не смогли определить часть экземпляров. Гербарий наш уютно расположился в толстенном томе «Песни советских композиторов» и насчитывает более двухсот растений. Когда начала писать об этом нашем увлечении, вдруг всплыло в памяти, что мы с мамой тоже собирали гербарии (они, к сожалению, утеряны). Перебирая папины письма, вскрыла один конверт и вижу – письма нет, только несколько засушенных цветов, очаровательный крохотный букетик для далекой любимой. Саша тоже из своих зауральских степей часто в письма вкладывал цветы. Сейчас он привозит из своих поездок засушенные растения для гербария, или живые герани тех оттенков цвета, которых нет в нашей коллекции.
Пеларгонии, которые мы по традиции называем геранями, заполонили у нас все подоконники и тумбочки на балконе. 14 разных оттенков белого, розового, красного, оранжевого, бордового цвета, и две царских герани, похожих на гигантские анютины глазки. В их тени расположились узамбаргские фиалки. Одну загадочную красавицу-фиалку Саша особенно любит (подарил ее мне на 8-е марта) и называет ее Шехерезадой. На рояле уже три года стоит пышный букет из ковыля и злаковых, привезенный мужем из экспедиции. Ценность его заключается в том, что в нем есть несколько колосков житняка – травы, которую выращивал его отец. Осенью мы вместе с детьми собираем осенние букеты, проглаживаем каждый листок и ставим эту красоту на рояль, стеллажи – до следующего сезона. Сейчас, когда не стало нашего Дэни, я гуляю меньше. А Саша каждое утро в 7 часов идет в лес, подтягивается на турнике, совершает небольшие пробежки, но с тоской говорит: «Раньше, с Дэнькой, эти утренние прогулки были самым счастливым временем дня».
Но главное для Саши – работа. Он не представляет себе жизни вне геологии (в отличии от меня – бросила преподавание и занялась мемуарами). Нередко случается такое – я темпераментно пытаюсь загрузить его мозг бытовыми проблемами и вдруг замечаю отрешенные глаза. «Саша, ты слышишь меня?» - Он улыбается: «Ты говоришь, а я думаю – где был и был ли вообще глубоководный желоб на Южном Урале, аналогичный Марианской впадине». Ну вот, так всегда – никогда не знаешь, что он слышит из моих выступлений. Поэтому замолкаю и решаю свои проблемы сама или с помощью Вити.
Вот так мы и живем. Главное – что бы ни случилось, знаем, что у нас всегда есть крепкий тыл.
