Революция
Март 1917 года
Утром 27 февраля, простившись с родителями, отправился на станцию Епифань, чтобы ехать из отпуска на фронт. От Епифани до Тулы ехал товаро-пассажирским поездом в вагоне четвертого класса.
Разговоры в вагоне -- вокруг хозяйственных недостатков и о затянувшейся войне.
В Туле пересадка. Пошел к коменданту станции получить разрешенную визу для проезда в пассажирском поезде; они ходят с большим сокращением по случаю продолжающейся "товарной недели".
Комендант станции, капитан Черторийский, сообщил, что транзитных поездов до Киева нет и не будет еще недели две.
-- Могу вам устроить, -- говорит он, -- проезд до Курска в минераловодском поезде. В Курске сделаете пересадку и снова зайдете к коменданту.
Получив нужную на моем документе отметку, пошел в кассу станции покупать билет.
В шесть часов вечера подошел поезд.
Вошел в вагон второго класса. Толкнулся в одно купе -- занято, в другое -- тоже занято, наконец в третьем оказалось одно свободное место. Внес свой чемоданчик, уложил его на верхнюю полку, сел на диван. Пассажиров трое. Один из них -- пожилой чиновник в форме Министерства внутренних дел, другой -- лет тридцати пяти упитанный мужчина, штатский, немного подвыпивший. Третий пассажир -- девушка лет двадцати трех, изящно одетая, кокетливо оживленная. Мой приход прервал беседу. Несколько минут молчания, которое, однако, скоро было прервано штатским. Грузно повернувшись в мою сторону, он спросил:
-- Что, поручик, из отпуска?
Я молча кивнул. Штатский неожиданно ударил меня ладонью по коленке и весело произнес:
-- Люблю военных, особенно офицеров. Пьете?
-- Бывает, но сейчас не хочется.
-- Напрасно, у меня коньяк чудесный.
-- Благодарю вас, нет желания.
Мой собеседник нагнулся и из стоявшей под вагонным столиком корзинки достал бутылку депресского финьшампань.
-- Выпьем с вами, Зинаида Рафаиловна, -- обратился он к девушке. -- Бросьте вы о революции думать. Знаете, поручик, -- обратился он ко мне, -- Зинаида Рафаиловна едет из Питера и вот уже целые сутки такие страхи рассказывает, что без коньяка никак не обойдешься. [265]
-- Не страхи, Виталий Осипович, -- задорно тряхнула девушка кудряшками, -- а сущую правду. Вы знаете, поручик, -- быстро повернулась она ко мне, -- этот поезд вчера уходил из Питера без звонков, при полной темноте на вокзале. Никто не знал, пойдет он или нет. Я в Питере села в этот вагон почти одна, и только в Москве эта компания подсела...
-- Что же там случилось? -- заинтересовался я.
-- Несколько дней в Питере были большие хвосты у всех продуктовых лавок. Хлеба совсем не было. Люди простаивали с утра до поздней ночи, чтобы получить хотя бы полфунта. В очередях большие скандалы. Били стекла магазинов. Вмешалась полиция, разгоняли очереди чуть не с пулеметами. А вчера днем сама слышала, ей-богу, сама, -- повернула она голову к двум пассажирам и перекрестилась, -- как стреляли! Я с Мойки еле доехала до вокзала. Боялась, что попаду под обстрел. Электричество погасло, газ -- тоже. На улицах солдаты, городовые, казаки. У вокзала патрули, никого не пропускают. Мне пришлось строить глазки драгунскому ротмистру, чтобы на перрон пройти. А в поезде, представьте, почти ни души. Перед отходом слышалась пушечная стрельба...
-- По вас, наверно, стреляли? -- расхохотался штатский.
-- Да ну вас! Кому это надо -- по нас стрелять? Мы сами подстрелим, если захотим, -- кокетливо играя глазками, возразила Зинаида Рафаиловна. -- Все рабочие забастовали, гвардейский полк, говорят, перешел на их сторону.
-- Почему же здесь до сих пор ничего не известно?
-- Газет вчера не было, -- торжествующе развела руками Зинаида Рафаиловна.
-- Теперь, положим, часто газеты не выходят, -- буркнул чиновник. -- Избаловали больно народ. Стали им платить больше раз в пять, чем в мирное время получали, вот и зазнались.
-- Не говорите, что избаловали. В Питере хлеба нет, ни к чему не приступишься. Куда ни взглянешь: солдаты, солдаты и солдаты...
-- А солдаты чего не сожрут, -- смеясь, подыграл ей Виталий Осипович.
-- Господа, -- вполголоса таинственно заговорила девушка, -- я вас уверяю, в Питере самая настоящая революция, и, говорят, царя свергнут!
-- Ну, голубушка, вы такие страхи да еще к ночи рассказываете, что не заснешь. Лишнего хватили, вот и кажется вам бог знает что.
-- И вовсе не лишнее! И если хотите, еще могу выпить. Налейте! -- капризно топнула она ножкой, обращаясь к Виталию Осиповичу.
Тот услужливо налил ей полстакана. Девушка залпом осушила коньяк, вытерла изящным кружевным платочком губки и, повернувшись ко мне, снова [266] затараторила:
-- Я не знаю, может, и врали, но все, что я сама видела, дает мне основание думать, что это не вранье. Говорят, Думу царь распустил, а Родзянко не захотел распускать. Штюрмеру не доверяют. Солдаты на их стороне. И пошло...
-- Действительно стрельба была? -- спросил я.
-- Честное слово, ей-богу! -- И она опять перекрестилась. -- Своими ушами слышала пулеметную стрельбу, а когда села в поезд, пушки стреляли! -- горячилась девушка.
-- Поручик, выпьем! -- еще раз обратился ко мне штатский. -- А то спать плохо будете.
-- Сон-то у меня, положим, хороший, но раз так уговариваете, выпью, -- соблазнился я.
Выпил несколько глотков обжигающей жидкости. Стало клонить ко сну.
-- Извините, что не могу поддерживать столь интересную беседу, очень устал, спать хочется.
С этими словами забрался на верхнюю полку, но заснуть сразу не смог.
Наконец-то революция! С ней конец войне! Конец нашим мытарствам! А может, это скверно? Враг на подступах к России. В армии и так со снабжением скверно, а революция внесет еще большие перебои.
Свободное копирование
