В Сен-Мартори я ездил на каникулы и удваивал здесь свою подземную активность. Мы (сильно подросший Марсиаль и кто-нибудь из его друзей — Анри Годен, Поль Дюпейрон. Роже Марраст, которых я убедил заняться исследованиями подземного мира) избороздили всю окрестность на велосипедах, достигая более отдаленных и заслуживающих внимания объектов, чем те, до которых я мог в одиночку добраться до войны. Мы совершали набеги на горные районы Верхней Гаронны и Арьежа, скрывавшие множество пещер, и, если не было никаких новых планов, проводили раскопки в тех пещерах, где находили следы первобытной жизни.
Нашим излюбленным полем деятельности были пещеры Марсула и Тарте неподалеку от Салье-дю-Сала.
В пещере Тарте мы часто встречали местного учителя, господина Жана Казедесюса, тоже занимавшегося раскопками и вызывавшего наше восхищение силой ударов киркой и глубиной прорытой им траншеи, в которой он скрывался с головой. Время от времени он высовывался оттуда, держа в руке кремень или кость, осматривал свою находку, показывал ее нам, комментировал, а затем клал в сумку.
Менее усердные и менее настойчивые, чем он, мы только слегка царапали почву, однако довольно плодотворно, так как место раскопок в Тарте было очень богатым, и однажды мне посчастливилось напасть на интересную находку. Из очень твердой породы, полной костных остатков, так как вся она была образована из плотно сцементированных известью костей, мне удалось высвободить массивную челюсть с внушительными коренными зубами кубической формы. На ее очистку я потратил много дней. Это оказалась челюсть носорога (Rhinoceros tichorhinus), покрытого длинной шерстью, современника и соперника мамонта. По-видимому, люди ориньякской культуры,[1] обитавшие в гроте Тарте, убили носорога и притащили в свое жилище его тушу или часть туши, а через какие-нибудь тридцать тысяч лет я нашел и вытащил на свет удивительную челюсть этого животного. Этот экспонат занял почетное место в моей маленькой коллекции, которая все время пополнялась. С чердака она была перенесена в комнату в мезонине, в которой, правда, обитали совы. В честь этого события она стала именоваться музейной комнатой, или просто музеем.
Однажды мы поддались искушению мистифицировать одного из наших товарищей, самым большим желанием которого, как мы знали, было найти кость или камень с древним рисунком. Художник из нашей компании аккуратно вырезал на сланцевой плитке силуэт бизона. Плитку тщательно измазали глиной, чтобы она не выглядела новой, а несла на себе печать древности. Потом эту наглую подделку мы закопали в том месте, где наш товарищ вел раскопки, ибо у каждого из нас была своя "золотая россыпь". Поглощенные раскопками более обычного (по крайней мере на вид), мы уголком глаза следили за тем, как шли дела у нашей "жертвы". Сценарий разыгрывался великолепно! Несколько раз слышался скрежет его инструмента о плитку, которую он окопал кругом, вытащил и осмотрел. Внезапно он вскрикнул, запел победную песню, пустился в неистовый пляс и что-то бессвязно забормотал. "Счастливый археолог" бросился к солнечному свету и, рассмотрев маленький рисунок, позвал нас. Притворяясь, что не верим ему и что нас не так легко поймать на удочку, мы не спешили покинуть места своих раскопок, а наш приятель в это время трепетал от восторга и нетерпения показать нам "своего бизона". Это действительно был силуэт бизона, упирающегося опущенными рогами, точно повторявший рисунок в пещере Альтамира, поскольку наш художник скопировал его из книги аббата Брейля, посвященной этой пещере Кантабрийских Пиренеев.
Стараясь перекричать друг друга, мы поздравляли счастливого обладателя шедевра. Однако мы не учли степени его волнения, и вскоре нам стало не по себе. Шутка зашла слишком далеко. Надо было раскрыть обман и разрушить иллюзии нашего слишком доверчивого и пылкого юного археолога. Это было нелегко, даже мучительно.
В сердцах он обвинял нас в том, что мы завидуем его находке, хотим умалить ее значение и даже присвоить себе. Он начинал сердиться всерьез. Затем положил пластинку на камень и бросил нам вызов, предложив разбить ее ударом молотка. Конечно, если бы мы заколебались, если бы мы не решились разбить каменную плитку, это свидетельствовало бы о ее подлинности. Он смотрел на нас горящими глазами, но роковой удар моего молотка превратил "бизона-обвинителя" в прах. Так было надо, потому что в своей шутке мы зашли слишком далеко. На его глазах выступили слезы досады и сожаления, а мы поклялись никогда больше не разыгрывать таких жестоких шуток.
