Близ Можайска есть монастырь, называется Лужецкий. Говорили, что в этом монастыре иеромонах Константин -- из полковников и человек весьма ученый, хорошо знает французский язык. Не знаю, как устроил отец, но поместил меня с Иваном в монастырь; нам отвели келью во втором этаже. Никто о нас не заботился, никто не учил; обедали мы в трапезе с монахами; после обеда монахи собирались в так называемую беседную, комната с нарами. К нам в келью входили не иначе, когда мы ответим "аминь". Летом мы бегали по садам монастырским, а зимой свели дружбу с мальчишками в слободе; тут мы поучались, смотря с завалинок на оргии монахов у вдов солдаток; видели, кроме разврата, много кощунства. Не буду описывать ни оргий, ни кощунства -- неприятно вспоминать. В беседной только я и слышал укоризны, интриги против казначея, пересуды об игумене -- зависть и злоба были господствующие разговоры. Более года я жил в монастыре и вынес познания: la fourchette -- вилка, et le couteau -- ножик. Не знаю, знал ли более отец Константин. Если б знал мой отец, какое вредное влияние сделал он на впечатлительный от природы мой характер, то, конечно, не помещал бы в монастырь, -- дурное впечатление осталось на всю жизнь о монашеской жизни.
