10. Мы – враги народа
Теперь схватили папу, мы – враги народа
На следующий день утром 23 июня 1941-го я проснулся от звуков незнакомых голосов. В комнате по-хозяйски расхаживали какие-то люди. Снова берут Лёню?! Нет, они забирают папу. Снова обыск. Лезут в шкафы и кастрюли, вытаскивают старые бумаги. Заходят испуганные соседи. Они уже называются - «Понятые».
Папа сдержанно прощается с нами. Вокруг чужие люди. Мама, бедная мама тихо отдаёт неизвестно куда, неизвестно за что нашего, сжавшегося, будто виноватого, папу.
И пошла-поехала какая-то другая жизнь. Мы враги народа. Да, все люди вокруг хорошие, правильные, патриоты, а мы против всех, мы подозрительные элементы. Враги фашисты лезут на нашу страну снаружи. Все, даже явные пьяницы и бывшие уголовники – граждане своей страны, они все вместе переживают тревогу, готовятся к отпору, а мы во вне, мы не можем смотреть им в глаза.
И снова мама бросилась искать ... нет, не справедливости, а просто узнать – где он, можно ли передать передачу, за что?
Вскоре выясняется, что мы не одни такие. Сотни людей толпятся в очереди перед комендатурой НКВД. Перед обшарпанным оконцем, в одноэтажном домике напротив грозно-серого под гранит обиталища Власти. Отпросившись с работы, она часами стоит среди таких же потерянных жён, чтобы услышать, когда доползёт страшный черёд: «Никаких известий, никаких передач».
Уже к осени, в очередной раз, достоявшись, получила ответ. Помню, как она вошла в комнату, где мы ждали её... «Пять лет, пять лет ...», - твердит или стонет мама, ломая руки, – Пять лет, пять лет...» Потом, овладев собой перед сыновьями, сказала: «По пятьдесят восьмой статье ... что же делать, будем ждать». Мы с братом стоим рядом, опустив руки. У каждого свои мысли.
Как-то пронёсся слух: «Эшелон со ссыльными стоит на Текстильном разъезде». Мама хватает тёплые вещи (уже морозит по утрам, впереди зима), мчится на станцию, вместе с другими женщинами мечется по путям и шпалам. Напрасно, поезд проскочил, увозя папу в ссылку.
Маму к этому времени выгнали из Промакадемии. Слушатели, повышавшие квалификацию взрослые люди, любили необычно сердечную секретаршу директора, быстро решавшую разные их проблемы. Директор Арефьев ценил грамотного и неутомимого работника, но не смог её заслонить. Ничто не помогло. Как прокормить детей – она не знала. Все двери были закрыты. У Лёни, ученика 9-го класса, зрели иные мысли, о которых мы скоро узнали. Он уже оправился от своего тюремного опыта и снова верил в справедливость Советской страны.
Только много десятков лет спустя мир узнает о «технологии» сталинского режима.
Бедный Шекспир! Потратить столько страсти и бумаги, чтобы придушить одну невинную душу или отравить юную пару! Если бы он смог заглянуть в произведения НКВД-шных драматургов так «логично» заканчивавшихся пулей в затылок.
Жалкая инквизиция «ужасного» средневековья. Заставить гордого Галилея отречься от своего открытия! (И они его отпустили?) Он посмел вслух произнести еретические слова, выходя от судей? (И никто не настучал?) Какие тёмные были времена! Какая пассивная публика! Так потратиться на всякие колёса и дыбы. Столько уважаемых людей отрывать от важных дел для изучения преступления.
Ха, достаточно вполне и тройки заурядных работников. А сценарий? Ну, это известно, даже великие не сочиняли новую музыку – они только аранжировали музыку народную. А добровольных соавторов в том народе – хватало.
Оказалось, что на моего папу там уже лежало готовое либретто. В нём обыгрывались высказанные общительным человеком в кругу друзей сомнения по поводу пожатия руки нашим Молотовым фашистскому Риббентропу и восхваление жизни заграницей. Составитель спешил предупредить «органы» о выявлении им явного антисоветского агитатора.
Папа никогда, ни за какой границей не бывал. Единственным источником его информации извне могли быть рассказы Бергера, жившего у нас около месяца еврея-портного беженца из Польши. Он, помню, пылко описывал своё посещение театра в Париже, где актёр пародировал министра, который сидел здесь же в зале и смеялся до слёз. Бергера удивлял советский «столбняк» перед начальством. Он всё допытывался, откуда это? Ведь революция Ленина победила, а рабочему классу боязнь не ведома?
Сегодня всё это звучит театрально, но в то время автор доноса в «органы» не мог не знать, что ожидает героя его пьесы. А заодно его жену и детей.
Через два с половиной года папу выпустили по болезни. Он уже не мог жить. Мы узнали, кто написал донос. Мне противно выговорить это имя. Но, может, кто-нибудь им гордится? Александр Иванович Шевенков был, вроде, папиным приятелем и сотрудником. Он заходил к нам домой и за нашим столом принимал из рук мамы угощения. В какой-то момент он предложил папе указать в отчётности меньшую стоимость фотомонтажей, которые они тогда распространяли, а разницу ... ну понятно. Но папа, как назло, был из честных людей. Он удивился и выгнал этого с работы.
Когда в 60-е годы началась «оттепель» и Хрущёв стал выпускать из тюрем уцелевших «политических», партийные и КГБ-шные органы поспешили из чувства гуманности высказать мысль, что чувство мести «неэтично». Мол, не будем же мы повторять ошибки и наказывать «провинившихся» в то тяжёлое время беззакония. В итоге на справедливость просто плюнули: невиновные – не были публично оправданы, а клеветники, палачи, их руководители и теоретики, все эти режиссёры невиданного в истории кровавого спектакля – отделались лёгким испугом. Вся эта свора спокойно доживает свой затянувшийся век в тишине, при «заслуженных» пенсиях, не прячась в аргентинах, а на наших уютных улицах. Ведь и сегодня многие из них и их потомков сидят вечерком перед телевизорами в квартирах, на стенах которых забелена кровь убитых ими людей. Так и осталась наша земля засолённой слезами и затоптанной дикими плясками.
Много раз поднималась во мне душная волна мщения. Обдумывал всякие способы. Но малодушие и ещё что-то брали верх. Скорее всего, это был просто страх, привитый мне, как и всем. Новым поколениям трудно это понять.
По сравнению с коммунистическим режимом все прежние пыточные системы были просто детским садом. Много теперь опубликовано воспоминаний об издевательствах и пытках в подвалах НКВД. Но «партия» брала шире.
Вот передо мной редкая книга «Стенографический отчёт сессии Академии сельскохозяйственных наук 31.07 – 7.08 1948 г.» Это о том знаменитом «разгроме» научных биологов лысенковцами. Первые смотрели в микроскоп и видели, что делается в природе, вторые – из «философских соображений» убеждали, что «Земля не вертится». Но окончить дело спором «партийные философы» не собирались. Крестьянский сын Трофим люто ненавидел учёных-интеллигентов.
Зал Академии наполнен молодыми находчивыми «учёными» и специалистами по разоблачению агентов иностранных разведок. В своих докладах они разносят «буржуазную космополитическую» биологию. Выступают и признанные в мире научные авторитеты. Они боятся настаивать на своих открытиях. Ген называют «таинственной и далёкой от возможности наглядного показа единицей наследственности». Открещиваются от признания Вейсмана и Моргана – первооткрывателей законов генетики.
Вот С.И. Алиханяна, с кафедры генетики Московского университета, один из лысенковцев обвиняет в том, что с 1939 года он обещает вывести новую породу кур, но обманул всех, потому что опирается на чуждую научную основу.
Алиханян отвечает (здесь и далее привожу выступления дословно по стенограмме):
– Нужно знать факты. Я после трёх лет работы в 1941-ом взял в руки оружие и
защищал родину. Спустя 5 лет, потеряв на фронте ногу, я вернулся, но весь мой исходный материал потерян.
Но одно дело – идти под огнём в атаку на врага, совсем другое – стоять на трибуне напротив сотен коллег-товарищей, из которых никто не скажет и слова в защиту. Многие при встрече не узнают или заранее переходят на другую сторону улицы. Ты словно в одиночке, вокруг особая глухая стена – вроде бы вокруг люди, знакомые лица, но чувствуешь их отстранение, отвращение, словно ты уже труп.
Через два дня на заключительном заседании сессии Алиханян снова на трибуне.
– Я много пережил за эти дни. И сегодня искренно верю, что поступаю честно и правдиво и иду с партией, со своей страной. С завтрашнего дня я не только сам освобождаюсь от реакционных вейсманистко-морганистских взглядов, но и всех своих учеников стану переделывать, переламывать.
Вот он – страх, введённый в костный мозг конечностей.
Председатель сессии академик Лобанов закрывает работу.
– В президиум поступило предложение послать от участников сессии приветственное письмо товарищу Сталину. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают). Слово для зачтения предоставляется академику...
– Дорогой Иосиф Виссарионович... наша наука, развитая в трудах верного ленинца Лысенко, является самой передовой наукой в мире. На этом пути нас вдохновляет победоносное учение Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина... (Бурные, долго, все встают, звучат здравицы в честь вождя трудящихся, учителя и лучшего друга советских учёных ...)
Бред какой-то. Но это было давно, скажут некоторые, уже более десятка лет назад развалилась империя, исчезла коммунистическая идеология, ушли из власти ком аппаратчики.
Не спешите. Вот пришла беда, и молодой президент не приказал – срочно спасать людей всеми силами. На тревожащий мир вопрос, заданный ведущим CNN, о том, что же случилось с подлодкой, он вежливо ответил: «Она утонула». Он созывает министров и с леденящим взглядом объявляет об увеличении финансов на армию. Он уже съездил в гости и принял дома северокорейского то ли шута, то ли монстра, словно примерил на себя знакомый образ «великого учителя». Он уже объявлял о посылке флота к нашим израильским берегам, чтобы ободрить палестинских бандитов. Уже мир поёжился от его угрозы поставить на стратегические ракеты по десять атомных головок вместо одной.
Одна надежда – может, он со временем опомнится? Должны же проявиться ленинградские гены. Да и ссориться с западным миром опасно. Знающие люди предупреждали: «Умом Россию не понять».
Эх, насколько вперёд занесло меня. До этих времён ещё надо было дожить.
