В пять лет меня устроили в детский сад. Какой-то детский сад находился прямо напротив нашего дома, но место это было шумное, пыльное, да и публика в нашей округе не отличалась дворянским происхождением. И даже – пролетарским. Преобладали «проблемные» семьи, в которых многие могли похвастать уголовным прошлым. Меня водили в сад на Крутицкой. Это было очень далеко. Миновав гостиницу, нужно было ещё долго идти по улице 12-го декабря (какая-то революционная дата), затем по крученой Крутицкой. Наконец, входили через большие ворота во двор с двухэтажным кирпичным домом. Большой двор, заросший деревьями и кустами, террасами спускался вниз. Мне нравилось забираться в глухие уголки, разыскивать пристроившихся в складках коры деревьев куколок и пытаться затем дождаться от них превращения в бабочек.
Очевидно, в этом садике я был в окружении более «приличных» детей. Когда на шум, напоминавший аплодисменты, во время «тихого часа» входила уже не воспитательница, а сама заведующая, высокая, красивая и строгая Нина Алексеевна, то оказывалось, что все дети, крепко сжав веки, спят в своих кроватках, и она сомневалась, стоит ли их будить обещанием разных кар.
Через несколько минут мёртвой выдержки глаза приоткрывались и Ниночка Сперанская, продолжала прерванное выступление. Из-под одеяла медленно и плавно выползала сначала вихрастая голова, затем гладкая спинка и за ней круглая попка. Потом всё быстро пробегало в обратном порядке, скрываясь под одеялом. Это называлось «Метро» и было воплощением рассказа одного мальчика из начальственной семьи о посещении чудо-поезда в Москве.
Ещё меня увлекали звёзды. Как-то в газете мелькнуло сообщение о метеорах. Призывали помочь в наблюдении за ними, поскольку это важно для науки и человечества. Не откладывая надолго своё участие, я начертил целую схему с траекторией пролетевшего ночью яркого метеора или метеорита. (Тогда уже твёрдо знал, что долетевший до земли метеор называется так, чуть иначе). Это письмо было послано в Москву. Как же все удивились, когда вдруг достали из почтового ящика официальный конверт на имя Романа Трахтенберга. В большом послании очень мелким и столь же чётким почерком рассказывалось о происхождении метеоров и предлагалось «сотрудничать». И в конце подпись: «Профессор Астапович».
Воодушевленный таким ответом, я немедленно решил внести свой вклад в науку. Преодолевая боль в замерзающих пальцах, я подолгу выстаивал ночью во дворе, сравнивая присланные профессором карты с небом, и честно пытался связать эти разрозненные звёзды в созвездия с так красиво звучащими именами. Мои достижения были до обидного невелики. Однако, вот и до сих пор, я передаю свои астрономические познания внукам и всем, кто готов слушать.
– Вот она, эта самая Большая Медведица. Проследи линию через две крайние звёздочки ковша. Наткнулся на Полярную звезду? Вокруг неё вращается всё звёздное небо. От Полярной исходит ручка маленького ковшика – это Малая Медведица. А видишь, что в средней звезде на перегибе ручки большого ковша мерцает не одна звезда, а две? Точно видишь? Это значит, что у тебя нормальное зрение... и т.д.
Всё-таки, как правило, мои познания превышают терпение ученика. Мало кто готов согласиться, что такое своё, личное звёздное небо принадлежит и ещё кому-то, и тот гораздо более в нём освоился.
Что поделаешь, а всё же эти созвездия и сам прекрасный Орион, подпоясанный чёткими тремя звёздочками, указывающими на переливающуюся голубыми вспышками самую яркую звезду из изготовленных Создателем, – дружат со мной всегда и помогают, когда на душе становится тяжело.
Ты хочешь всё преувеличить что-то где-то.
Уехал из России – ох да ах!
Но посмотри – всё та же под ногой планета,
И тот же Сириус сверкает в небесах.
Помню, доставая и перечитывая письмо из Академии Наук, я каждый раз испытывал неловкость перед добрым профессором. «Я рад, что ты будешь астрономом» - писал он. «Как жаль, но ведь я буду биологом!» - думал я. Никогда не мечтал быть лётчиком, мотогонщиком и т.п. Может, причина была в том, что ни один мальчишка нашего двора, да и улицы, не имел даже велосипеда. Стыдно сказать, но я так и не научился толком ездить на нём. Правда, как-то в очередной банный день, когда родители с трудом втаскивали санки со мной на Банную горку, я пообещал, что когда они станут старенькими, буду возить их в баню на автомобиле.
О, баня – это отдельный рассказ! Надо же, она была непременным еженедельным событием, а теперь, скажи людям – не поймут, о чём ты?
В Иванове были две главные бани: Посадская и Городская. Первая официально называлась иначе: «Мыльно-прачечный комбинат». Действительно, встроенная в фабричные корпуса, она напоминала производство с обширными цехами, где в пару бродили туда-сюда голые фигуры, сгибаясь под тяжестью жестяных тазов с водой, прижатых к животам.
Наша семья отправлялась в «банный» день в Городскую баню. Пока я был мал, мы ходили в «номера». К определенному в талончике времени номер освобождался. Дежурная там что-то споласкивала, и мы, торопясь (впереди только один час), закрывали крепкий крючок на двери и раздевались на большой деревянной скамье в первой комнате. Мама успевала за это время вымыть все тазы и лавки в следующем «мокром» помещении, приготовить всем стопочки чистого белья, убедить Леню, что и как начинать мыть. Меня усаживали в большущий специально выпрошенный у дежурной овальный луженый таз. Несколько минут разрешалось понежиться и побаловаться в обильной тёплой воде. Затем шло мытьё головы едким для глаз мылом, два раза. Но после начинались более приятные и весёлые процедуры и, наконец, меня обливали прохладной водичкой и выпроваживали в предбанник.
Одетого в хрустящие чистые рубашку и штанишки, меня выпускали из номера в коридор. Я чистый, розовый сидел и глазел, как приходили и уходили люди с детьми, а некоторые и без. Скучающий человек уловил бы некоторую суетливость таких пар и особый интерес к ним дежурных. «Правила», вывешенные на видном месте, разрешали «совместную помывку муж. и жен.» только в случае инвалидности и необходимости помощи одного из них. Однако все жен. имели весьма приятный, а муж. вполне здоровый, хотя и озабоченный вид. Они с ходу влетали в номер и щёлкали крючком. Выходили, почему-то, сначала один, позже другая. Никакой помощи никому не оказывали. Иногда к назначенному времени номер не освобождался. Новая семья волновалась. Появлялась дежурная, громко стучала кулаком в запертую дверь и кричала: «Время-я-я!». А потом и разные другие фразы.
Большинство людей мылись в «общей». О ванной или душе в квартире мы тогда и не слыхивали. Как это – дома лить воду на пол? Многие мужчины несли с собой под мышкой кроме свёртка чистого белья в газете ещё и веник. Это была целая наука. Веник годился только берёзовый, и не из всяких ветвей, а определенного возраста ... и ещё много чего столь же важного. Частенько в банный день у кассы выстраивалась очередь на полчаса и больше. Купивший за 15 коп. билетик, не зевая, спешил в предбанник, рыская взглядом по рядам запертых ящиков в поисках открытой дверки. Если повезёт, можно захватить свободный ящик не у двери, из которой дует, и не в каком-то углу, где подозрительные (даже в голом виде) мужики распивают водку «с прицепом». Раздеваешься, вещи – в ящик, кричишь: «Дежу-урный!». Обычно скоро подходит банщик в ... э-э-э белом халате. Тут главное не позабыть вытащить заранее из своего ящика хранящийся внизу таз (повезёт – так он будет с обеими ручками и без больших дыр), ну и, конечно, мыло с мочалкой. Без последней одёжки становится как-то неуютно, поэтому нетрудно растеряться. Потом спохватишься, что забыл нужное, а дежурный уже запер твой ящик, и где-то далеко. Опять кричи: «Дежурный 125!». Но он отлично помнит, что 125-й недавно закрывал, и теперь его полное право не спешить...
Наконец, открываешь скользкую массивную дверь и переступаешь в другой мир, которого... вообще не может быть. Но вот он, однако, есть. Большой зал, даль скрывается в тумане пара. Повсюду сидят на шершавых каменных скамьях возле своих тазов с водичкой зажмурившиеся от мыла, а, может, от удовольствия, голые люди. Другие такие же стоят в очереди у кранов. Здесь не зевай: одно движение деревянной рукояти, и кипяток бросается в подставленный таз мощным потоком, не откроешь вовремя холодную воду или прозеваешь переполнение таза, или поставишь его косо – обдаст кипятком и тебя и окружающих. А долго будешь копаться с кранами – сразу сзади прикрикнут. Но вот того, кто тщательно пропаривает свой веник – не торопят, уважают, ждут, пока он чистым кипятком его купает, дышат ароматом.
Потом поднимаешь тяжелый таз с водой и идёшь, если повезёт, не далеко на свободный квадрат каменной лавки. Ну, а дальше уже всё в твоей власти. Хочешь – поплескайся сначала, тело истосковалось по тёплому и мокрому. Хочешь – начинай мыться с головы или другого места. Неслыханная свобода!
