Сто суток войны - 101

Я прожил два дня в Севастополе, ожидая возвращения Халипа и Демьянова из Одессы . Демьянов не захотел еще раз оставаться тут, в Севастополе, один с машиной и по собственному желанию отправился с Халипом в Одессу.

Сведения из Одессы в эти дни были тревожные,[1] и я беспокоился за товарищей. Впрочем, на то, чтобы особенно много думать, не было времени. Два дня я писал очерк о походе на подводной лодке. Он вышел довольно длинным и впоследствии в сокращенном виде появился в «Красной звезде» под заголовком «У берегов Румынии». Закончив очерк, я отнес его на согласование в штаб флота, а со вторым экземпляром пошел к ребятам на подплав. Мы купались там со штурманом Быковым прямо с подводной лодки, ныряли в глубокую черную воду. Был уже вечер, и снизу, из воды, нагромождения серых прибрежных скал и таких же серых корабельных башен казались какой-то величественной путаницей.

После купания я прочел Полякову и Стршельницкому свой очерк. Кажется, он им понравился. Оказалось всего две технических погрешности. Я уже уходил от них, когда произошла забавная история. Поляков, видимо, недолюбливал корреспондентов и с моим присутствием на лодке примирился только к середине плаванья.[2] А когда я уже прощался с ним и со Стршельницким, вдруг подошли двое корреспондентов «Красного флота» и «Красного черноморца» и с ходу стали просить Полякова рассказать им подробности похода.

— Рассказывать трудно. Надо своими глазами видеть, — сказал Поляков.

Ребята ответили, что ничего, они по его рассказу представят себе всю картину.

— Я рассказчик плохой, — сказал Поляков. — Лучше вот спросите Симонова. Он с нами ходил. Он вам все очень интересно расскажет, может быть, даже интереснее, чем было. Все-таки писатель…

На следующий день мне вернули из штаба очерк с одной или двумя пометками. Я отправил его в Москву, а к вечеру вернулись из Одессы Халип и Демьянов.

В ту ночь мы долго сидели с Халипом на Приморском бульваре. Он рассказывал мне о положении в Одессе. В эти дни оно стало очень тяжелым. Город беспрерывно бомбили, штаб ушел в катакомбы. Словом, как я понял, Халипу пришлось туго. Он оказался молодцом и, кроме снимков, привез в блокноте материал для одной или двух корреспонденций. Я его просил об этом, чтобы мое плаванье на подводной лодке не отразилось на нашей информации об Одессе.

Халип привез из Одессы одну тяжелую для меня новость. После того как в «Красной звезде» появился мой очерк «Все на защиту Одессы», в котором я рассказывал, как одесситы своими руками ремонтируют танки, а в «Известиях» напечатали корреспонденцию о том, что в Одессе производят минометы и фанаты, немцы усиленно бомбили различные городские предприятия. Потом, здраво рассуждая, я пришел к выводу, что это было простое совпадение. Ни в моей, ни в другой статье не было указано, где именно все это делается, а немцы, как раз в эти дни начав ожесточенно бомбить город, естественно, прежде всего обрушились на промышленные предприятия. Так подсказывал здравый смысл. Я не нес моральной ответственности за эту статью хотя бы потому, что на завод, где ремонтировались танки, меня направил член Военного Совета для того, чтобы я написал об этом корреспонденцию. Но в страшно напряженной, нервной обстановке осады все это воспринималось иначе, и Яша, рассказывая об этом, говорил, что в политотделе армии были сердиты и на меня и на Виленского и просто не могут слышать наших имен. Было тяжело на душе оттого, что пусть несправедливо, но все-таки впервые за войну какие-то люди, оказывается, проклинают твою работу.