77 «Он (Петров) был четок, немногословен, корректен, умен. Мне показалось тогда по первому впечатлению, что это, наверно, хороший генерал»
Встреченного мною впервые под Одессой в должности командира 25-й Чапаевской дивизии, Ивана Ефимовича Петрова я знал потом на протяжении многих лет и знал, как мне кажется, хорошо, хотя, быть может, и недостаточно всесторонне. У меня сохранились и стенографические записи его рассказов о первых месяцах войны, и мои дневники последнего года войны, в которых немало страниц о Петрове. Однако здесь, в комментариях, все это заняло бы слишком много места. Ограничусь лишь некоторыми наиболее существенными, на мой взгляд, впечатлениями и сведениями.
Иван Ефимович Петров был во многих отношениях незаурядным человеком. Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным вкусом. И, пожалуй, к сказанному стоит добавить, что в заботах по розыску и сохранению Дрезденской галереи весьма существенная роль принадлежала Петрову, бывшему в ту пору начальником штаба Первого Украинского фронта. Он сам не особенно распространялся на эту тему, тем более следует сказать об этом сейчас.
Петров был по характеру человеком решительным, а в критические минуты умел быть жестким. Однако, при всей своей, если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал, что в строгой военной субординации присутствует известная вынужденность, и не жаловал тех, кого приводила в раж именно эта субординационная сторона военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.
В его поведении и внешности были некоторые странности, или, вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы своим полным именем: «Иван Петров» или «И. Е. Петров», любил ездить по передовой на «пикапе» или на полуторке, причем для лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.
Контузия, полученная им еще в гражданскую войну, заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился, вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как раз наоборот.
Петров мог вспылить, и уж если это случалось, бывал резок до бешенства. Но, к его чести, надо добавить, что эти вспышки были в нем не начальнической, а человеческой чертой. Он был способен вспылить, разговаривая не только с подчиненным, но и с начальством.
Однако гораздо чаще, а верней почти всегда, он умел оставаться спокойным перед лицом обстоятельств.
О его личном мужестве не уставали повторять все, кто с ним служил, особенно в Одессе, в Севастополе и на Кавказе, где для проявления этого мужества было особенно много поводов. Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая, какую особенно ценил Толстой. Да и вообще в повадке Петрова было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы его представляем себе по русской литературе XIX века.
Такой сорт храбрости обычно создается долгой и постоянной привычкой к опасностям: именно так оно и было с Петровым. Кончив в 1916 году учительскую семинарию и вслед за ней военное училище, он командовал в царской армии полуротой, добровольно вступив весной 1918 года в Красную Армию, воевал всю гражданскую войну, а после окончания боев на Польском фронте еще два года занимался ликвидацией в западных пограничных районах различных банд. Но и на этом не кончилось его участие в военных действиях. В 1922 году его перебросили в Туркестан, где он до осени 1925 года участвовал в различных походах против басмачей в составе 11-й кавалерийской дивизии. Осенью 1927 года — снова бои против басмаческих банд. Весной и летом 1928 года — опять бои.
В промежутках между этими боями в личном деле Петрова записано еще несколько месяцев какой-то оперативной командировки. Не берусь расшифровывать эту запись, но, судя по моим давним разговорам с самим Петровым, командировка эта, кажется, тоже была связана с военными действиями.
Весной и летом 1931 года Петров участвовал в разгроме Ибрагим-Бека в Таджикистане. Осенью того же года воевал с басмачами в Туркмении. И наконец, зимой и весной 1932 года там же в Туркмении участвовал в ликвидации последних крупных басмаческих банд.
Был один раз контужен, три раза ранен и награжден тремя орденами Красного Знамени: РСФСР, Узбекской ССР и Туркменской ССР.
В этих растянувшихся на пятнадцать лет боях, наверно, и сложился тот облик привычного ко всему и чуждому всякой рисовки военного человека, который отличал Петрова.
Если взять начальную и конечную точки военного пути Петрова в годы Великой Отечественной войны, то, казалось бы, можно считать его человеком, быстро и успешно выдвинувшимся: начал войну генерал-майором, формировал в Одессе кавалерийскую дивизию, а кончил в звании генерала армии и должности начальника штаба одного из двух крупнейших наших фронтов — Первого Украинского.
Но на самом деле путь этот был далеко не гладок, а порой и странно тернист по причинам, не до конца понятным.
В июле 1941 года Петров сформировал кавалерийскую дивизию из ветеранов гражданской войны — буденновцев и котовцев, и в начале августа стал воевать во главе нее, 20 августа был назначен командиром 25-й Чапаевской дивизии, а 5 октября, накануне эвакуации Одессы, — командующим Приморской армией.
После Одессы — девять месяцев обороны Севастополя в качестве командующего всеми его сухопутными силами. После падения Севастополя Петров — командующий Черноморской группой войск, командующий войсками Северо-Кавказского фронта, а затем командующий войсками отдельной Приморской армии.
И тут в начале 1944 года за неудачную, связанную с гибелью нескольких военных кораблей, десантную операцию — снятие с должности, и не только снятие, но и понижение в звании — из генералов армии в генерал-полковники. Одновременно с Петровым снимают и командующего флотом. Кто и в какой мере был виноват в происшедшем — еще может стать предметом дополнительного изучения, но факт остается фактом: Петрова снимают с армии, с погон у него снимают звезду, а войска, которыми он прокомандовал все самое тяжелое время обороны Кавказа, воюют в Крыму уже во главе с другим командующим.
Действительно ли были достаточные причины снимать Петрова и понижать его в звании? Последующие события заставляют в этом усомниться — ровно через два месяца после всего случившегося Петрова назначают командующим Вторым Белорусским фронтом, которому, по плану Ставки, вместе с другими фронтами предстояло окружить и разгромить немецкую группу армий «Центр» в Белоруссии. Исходя из нормальной человеческой логики, было бы странно поручать командование одним из фронтов в этой огромного значения операции только что не справившемуся со своими обязанностями и пониженному в звании генералу. При том, конечно, условии, что он был действительно кругом виноват.
Казалось бы, все хорошо. Однако не тут-то было! Проходит полтора месяца, и перед началом операции, уже спланированной на своем фронте Петровым, его опять снимают.
Петров настолько тяжело воспринял это второе снятие, что никогда, даже через много лет после войны, не хотел говорить о нем. Поэтому в данном случае я сошлюсь на человека, на долю которого в качестве представителя Ставки «выпала задача как можно безболезненнее обеспечить замену командующего». Я имею в виду воспоминания генерал-полковника С. М. Штеменко в «Военно-историческом журнале», где рассказывается история снятия Петрова с командования Вторым Белорусским фронтом.
«Замена И. Е. Петрова, не так давно принявшего Второй Белорусский фронт, была произведена по личному приказанию И. В. Сталина. Однажды, когда мы с Антоновым были на очередном докладе в Ставке, И. В. Сталин сказал, что член Военного Совета Второго Белорусского фронта Мехлис прислал ему письмо, в котором обвинил И. Е. Петрова в мягкотелости и неспособности обеспечить успех операции, и, кроме того, сообщил, что Петров болен и много времени уделяет врачам. Мехлис не постеснялся вылить на голову Петрова ушат и других неприятных и по существу неправильных обвинений. Для нас они оказались совершенно неожиданными. Все мы знали Ивана Ефимовича Петрова как смелого боевого командира, разумного военачальника и прекрасного человека, целиком отдающегося своему делу. Он защищал Одессу, Севастополь, строил оборону на Тереке. Нам пришлось неоднократно бывать у него в Черноморской группе войск Закавказского фронта, на Северо-Кавказском фронте и в Отдельной Приморской армии, и мы были убеждены в его высоких командирских и человеческих качествах. Однако по навету Мехлиса он был снят, прокомандовав фронтом всего полтора месяца. Необоснованность снятия И. Е. Петрова вскоре стала очевидной. Ровно два месяца спустя, 5 августа 1944 года, он был вновь назначен командующим Четвертым Украинским фронтом, а 26 октября этого же года получил звание генерала армии».
Итак, Штеменко заканчивает эту страницу своих воспоминаний тем, как Петрова назначили командующим Четвертым Украинским фронтом.
А мне довелось присутствовать при том, как в марте 1945 года Петрова с оскорбительной поспешностью, абсолютно неожиданно для него самого и для работников его штаба, сняли с командования фронтом. В данном случае, как непосредственный свидетель событий, могу утверждать, что к этому моменту на фронте, которым он командовал, не только не произошло никакой внезапной катастрофы, но и ничего, даже отдаленного похожего на нее.
Причина происшедшего мне так и осталась неизвестной. Может быть, некоторый свет на это может пролить одно, опять-таки странное для нормальной человеческой логики обстоятельство, о котором мне напомнили мемуары Штеменко. Дело в том, что именно Мехлис, который, по словам Штеменко, добивался снятия Петрова со Второго Белорусского фронта, был назначен Сталиным опять-таки членом Военного Совета все к тому же Петрову на Четвертый Украинский фронт и остался там после того, как Петров был снят.
Мне остается, заканчивая этот не по моей вине несколько странный рассказ, сослаться на воспоминания маршала Конева. Едва успев снять Петрова с Четвертого Украинского фронта, Сталин предложил Коневу: не согласится ли тот взять этого только что снятого командующего начальником штаба Первого Украинского фронта. Конев охотно согласился, и Петров буквально накануне Берлинской операции стал начальником штаба Первого Украинского фронта, который по своей мощи и количеству войск превосходил Четвертый Украинский фронт по крайней мере в четыре-пять раз.
Вспоминая всю эту чехарду назначений и снятий Петрова, невольно думаешь, что хорошо всем нам известной железной воле отнюдь не всегда сопутствовала железная логика.
Командующим сухопутными войсками в Одессе Петров был назначен за одиннадцать дней до ее эвакуации.
5 октября 1941 года. Передо мной лежит документ, извещающий об этом командиров и комиссаров дивизий. «С сего числа в командование войсками Приморской группы вступил генерал-майор Петров. Генерал-майор Софронов по болезни направлен на лечение. Жуков. Азаров».
У меня сохранились стенограммы записанных в 1950 году бесед с Петровым. Петров с уважением отзывался о командующем Одесским оборонительным районом адмирале Жукове, который еще в бытность Петрова командиром дивизии неоднократно приезжал к нему на передовую в самые тяжелые дни боев.
В своих положительных оценках мужественного поведения контр-адмирала Жукова Петров не одинок. Об этом свидетельствуют многие другие воспоминания участников боев за Одессу.
Петров принял командование Приморской армией, когда вопрос об эвакуации Одессы был не только принципиально решен, но и одна из дивизий, находившихся в Одессе, уже закончила свою эвакуацию. Вопрос стоял лишь о том, в какие сроки и как именно эвакуировать оставшиеся в городе войска.
В «Отчете Черноморского флота по обороне Одессы» говорится, что план отхода войск из Одессы имел два варианта. В документе, отправленном в штаб Черноморского флота 4 октября, накануне назначения Петрова, предполагалась перевозка тылов и техники к 12–13 октября, перевозка остальных частей оборонительного района — к 17–18 октября, и уход частей прикрытия — к 19–20 октября.
Идея эвакуации Одессы по второму варианту, заключавшемуся, как написано в «Отчете по обороне Одессы», в том, чтобы эвакуировать войска «скрытно и внезапно для противника с непосредственно занимаемых рубежей обороны и одновременно в ночь с 15 на 16 октября», была выдвинута позже, уже после того, как Петров вступил в командование войсками Приморской армии.
Существуют и опубликованы в печати разные мнения относительного того, кто именно выдвинул эту идею — командование Одесского оборонительного района или командование Приморской армией. На мой взгляд, основанный на изучении ряда документов, это правильное и увенчавшееся блестящим успехом решение было принято потому, что в конце концов на нем сошлись все. Но при этом факт остается фактом: до вступления Петрова в должность командующего Приморской армией продолжал еще выдвигаться первый, отвергнутый, вариант, а после его вступления в эту должность был утвержден второй, окончательный. Никак не приуменьшая роли всех других лиц, принимавших участие в выработке этого решения, я думаю, однако, что Петров, как вновь назначенный командующий войсками, которым предстояло эвакуироваться, сыграл в принятии этого дерзкого решения на эвакуацию отнюдь не последнюю роль. Тем более что именно такое решение соответствовало духу этого человека.
Хочу привести одну запись из упомянутых уже мною бесед с Петровым. Это не правленная Петровым стенограмма, и в ней возможны неточности, но, на мой взгляд, она передает запах времени и дает представление об атмосфере, в которой проходила внезапная и скрытная эвакуация Одессы.
«Стояла темнота. Все уже были готовы. Только солнце село, полки сразу, по сигналу, снялись и пошли. Оставили на участках каждого батальона по взводу от роты. Им было приказано три часа сидеть, а спустя три часа уходить в порт. В величайшем порядке и спокойствии части вошли в порт. Каждая пришла к своему кораблю, к своей пристани. Морской частью эвакуации командовал адмирал Кулешов. Штаб Одесского оборонительного района переехал на крейсер „Червонная Украина“, штаб армии перебрался туда же. Остались Крылов, Кулешов и я. В последний момент пришли двенадцать немецких самолетов и бомбили порт. Пакгаузы горят, в гавани полусвет. Погрузка идет при мерцающем зареве пожара. Самолеты кладут бомбы по этим пожарам, по порту, по сооружениям, а не по кораблям. Мы заехали на КП моряков в самом порту. Адмирал Кулешов подошел к нам и сказал: „Товарищ командующий, разрешите пригласить вас и сопровождавшихся вас лиц поужинать“. Входим на КП к Кулешову. У него накрыт стол человек на двадцать пять, стоит вино и закуска. Мы накоротке выпили, закусили вместе со всеми офицерами и нашими шоферами. В половине четвертого Крылов, Кулешов и я проехали вдоль причалов. На пристанях оставалось только несколько подрывных команд. Кораблям было уже приказано отойти на рейд. Мы сели на катера. Была подана команда взорвать мол. И вот рвануло Воронцовский мол. Туда было заложено шесть тонн тола. Пристани взлетели на воздух. Стало совсем светло. Мы проходили на катере мимо подорванного Воронцовского мола. Эскадра стояла на рейде и уже трогалась в путь. Корабли были видны до самого горизонта. В этот момент началась бомбежка эскадры, головная часть которой уже ушла на семьдесят километров от Одессы. Бомбили, но не попадали. Им удалось потопить только одно небольшое судно „Большевик“, а все остальные благополучно пришли в Севастополь…»
А вот документ, как бы завершающий эту страницу воспоминаний Петрова. «Командующему Одесским оборонительным районом контр-адмиралу товарищу Жукову. Доношу: в ночь с 15 на 16 сего октября произведена эвакуация войск Приморской армии. Вывод войск с фронта и посадка на суда проведена в последовательности и в сроки, предусмотренные планом вывода и эвакуации войск. Войсковые части, производившие посадку в Одесском порту, личный состав погрузили полностью, за исключением случайно отставших людей. Материальная часть артиллерии эвакуирована в количестве, превышающем предварительно намеченное по плану. 17.Х-41. Петров. Кузнецов».
Впереди были Крым и девятимесячные бои за Севастополь…
Свободное копирование
