Бесчеловечное отношение господствующего класса и чиновников к местному населению меня угнетало; особенно волновало чувство абсолютного бессилия что-либо изменить, поскольку наши протесты ни на кого не действовали, а вызывали лишь смешки и снисходительные улыбки.
Мне приходилось верхом на лошади в сопровождении Амбарцума пересекать в разных направлениях весь огромный Зангезурский уезд. Дорога доставляла мне огромное удовольствие. Лошадь шла то по узким горным тропкам, то по широким просторам плоскогорья, то, наконец, по альпийским горным эйлагам. Чаще всего, выезжая из Герюсов, я попадал на высокое плато — «уч тапа», по которому дорога вела к крупному армянскому селению Караклисы, находившемуся от нашей резиденции в 32–35 километрах.
Близ селения Кеши возле самой дороги стоял огромный камень, похожий на мельничный жернов с торчащим отростком в центре и с отполированной поверхностью вокруг него. Это остаток старинного так называемого фаллического культа: поверхность камня отполирована бесплодными женщинами, которые ерзали по камню в надежде преодолеть бесплодие.
Вот крутая базальтовая скала, на вершине которой красуются развалины древней крепости. Еще дальше — изумительная картина: бурная горная река внезапно исчезает, уходит в глубь земли, где она вырыла себе подземный туннель, а затем снова вырывается на поверхность и мчит как ни в чем не бывало дальше. Мрачным красавцем стоит старинный Татевский монастырь — историческая реликвия армянского народа. Древняя церковная архитектура гармонично сочетается с общим фоном спокойной в своем величии, строгой, суровой окружающей обстановки. А во дворе монастыря — высокий раскачивающийся каменный столб, который ритмичными покачиваниями вызывал особое психологическое состояние у паломников.
Разъезды по эйлагам, по высоким горным плато, от одной кочевки к другой, тесное общение с природой Закавказья, знакомство с бытом кочевого населения, жизнь в кибитке, работа по специальности, выражавшаяся в массовых осмотрах животных, оказание помощи не только больным животным но по мере возможности и людям, которые приходили за советом по поводу самых различных своих недугов, все это воспринималось мною чрезвычайно остро. Жизнь была полной, и я чувствовал себя счастливым при мысли, что приношу людям пользу.
Поскольку чума крупного рогатого скота в Зангезуре была ликвидирована, нашу студенческую группу в октябре 1904 года откомандировали в соседний Шушинский уезд. В городке Шуше к нашей зангезурской тройке присоединился четвертый юрьевец — М. П. Троицкий. Характер нашей работы в Шушинском уезде ничем не отличался от деятельности в Зангезуре: те же бесконечные разъезды верхом на лошади, тот же осмотр скота и т. д. и т. п.
Шуша была крупнее города Герюсы. Интеллигенции здесь было больше, и у нас, приезжих студентов, появился значительный круг знакомств. Вечера мы частенько проводили в клубе, где ставились концерты и устраивались танцевальные вечера. Здесь я познакомился с Елизаветой Михайловной Кутателадзе, дочерью крупного военного чиновника. Год назад она закончила тбилисскую женскую гимназию и теперь мечтала получить высшее образование. Меня привлекла ее любознательность, широта ее взглядов. Мы подружились. Наша дружба и взаимное уважение росли с каждым днем. А когда закончилась командировка и я очутился в Юрьеве, дружба эта не прервалась. Мы писали друг другу много и часто.
Свободное копирование
