Энмынвеем Скалистая река
Часто случается так, что даже одна короткая встреча с человеком запоминается тебе на всю жизнь. Мы не задаёмся вопросом, почему. Человек, как человек, такой, как все. Но что-то же тронуло тебя за живое. И ты только потом понимаешь, что именно определило ему особое место в твоей памяти.
Эта встреча случилась на одном из приисков на Чукотке, куда меня занесло по делам где-то в феврале месяце. Мороз стоял за сорок, хотя солнышко поднималось уже высоко, пытаясь за пару часов отогреть эту промёрзшую напрочь планету.
В гостинице, которую прогреть, казалось, не возможно даже хорошим пожаром, меня приветствовали два странных мужика. Оба в унтах и шубах, они, постоянно перемещались, не оставляя в комнате свободного пространства. Один, даже в шубе, выглядел истощённым. Впечатление усиливала двух-трёхдневная небритость и какой-то синюшный цвет лица. Другой, коренастый, небольшого роста, быстро перемещаясь по комнате, сильно припадал на одну ногу. При этом, было видно, он не испытывал никакого дискомфорта или напряжения от такого непривычного передвижения. Заставляло содрогнуться его лицо. Огромный лиловый нос был буквально укутан в марлевую с ватой повязку, выше которой, из под шапки, будто выстреливали два весёлых глаза. Пупышев, Виталий, представился он, страшно суетясь, засовывая под шубу репортёрскую кинокамеру и натягивая меховые рукавицы. И умчался. Навполупрысядки, как сказал бы украинец.
Так мне довелось познакомиться с магаданским кинорепортёром Виталием Пупышевым. Здесь, на прииске, он обосновался со своим помощником, заканчивая свой очередной фильм. Мотаясь по оленеводческим бригадам и буровым бригадам геологов он обморозил нос. В медпункте ему оказали помощь, но прерывать работу он наотрез отказался. Тем более, что одна из бригад стояла вблизи прииска, и чукчи часто наезжали в посёлок целым кагалом, вместе с детьми, упряжек по пять-шесть. Виталий искал последние, завершающие кадры. Он уже вообразил себе этот кадр – искрящийся на солнце снег и смеющееся лицо молодой чукчанки. Поэтому он ждал каждый их приезд, снимал и снимал. Он истратил уже уйму плёнки. Кадра не было. Спустя пару лет, посмотрев этот фильм, я понял, какой кадр был нужен автору. На протяжении фильма, картины зимней Чукотской природы, картины труда, быта жителей в этих условиях, замораживали зрителя, ввергали его в состояние анабиоза, полного оцепенения. Последними кадрами он хотел отогреть его, вселить в него дух победителя, осилившего эту природу, гордость за себя и сидящих в зале – победителей. Фильм был очень красив, богат авторскими находками.
Как оказалось, Магадан знал Пупышева не только по его прекрасным фильмам. На Снежной долине этот «хромой» нередко просил лыжню у заядлых лыжников, а посетители катка удивлялись его виртуозному катанию. Этого человека язык не поднимался назвать калекой, а сам он выключил себя из этого списка один раз и навсегда. И всё получалось у него с удовольствием и как-то радостно. И я нисколько не удивился бы его кинопанорамам Гималаев с вершины Джомолунгмы. И ещё. Когда он рассказывал о своих приключениях, перебивать его не хотелось. На Сахалине он снимал фильм о жизни нерпичьего стада. По его рассказу, нерпам не понравилось его вмешательство, и у них случилась серьёзная разборка. С юморком Виталий поведал, как эти милые животные рвали в клочья гидрокостюм, не понимая, что Виталию тоже больно, а камера, упавшая на дно, дорогого стоит. Камеру он забрал, когда нерпам надоело её охранять, а на йод пришлось раскошеливаться.
О работе над фильмом, в условиях приисковой гостиницы, мне рассказал, в отсутствие Виталия, насквозь промёрзший его помощник Паша. Пять минут съёмки, проявка, просмотр и – в корзину. И так несколько дней подряд, да по пять-шесть раз на день.
Вернулся Виталий хмурый, явно не довольный. Молча отдал кассету Павлу. Тот занялся проявкой, а Виталий, сняв шубу и сунув кипятильник в кружку, стал сетовать. И Чукчи вот-вот должны откочевать, и солнце в любой момент может закрыться облаками, и вообще нет в жизни счастья. Нос явно не додавал ему позитива. Заварив в кружке чай, Виталий подошёл к наполовину оттаявшему окну, и молча отогревался, обхватив кружку ладонями.
Происшедшее затем было настолько неожиданным и поспешным, что и описать его должно в том же режиме. Просто, иначе не возможно.
Почти бросив кружку на подоконник, подскочив, словно ужаленный, он нервно бросил Павлу – камеру. В шапке набекрень и шубе нараспашку он своим полуприсядом пронёсся через комнату, и словно растворился. Мы с Павлом в недоумении бросились к окну. Посреди маленькой площади с ледяной горки каталась компания молодых чукчанок. В своих просторных меховых комбинезонах, похожие на коренастеньких генералов в широких галифе до самых подмышек, они катились с горки, свиваясь в кучу малу у подножья. Визг и гортанные крики доносились и сюда.
Расхристанный, с развевающимися полами шубы, на горку чёрным вороном взлетел Виталий. В мгновение ока он вскочил на ноги сидевшей в самом верху чукчанки, лицом к ней, а спиной вниз по ходу, и кавалькада с визгом ринулась вниз. Камера буквально впилась в лицо чукчанки. Компания набирала ход. Несколько секунд, и Виталия поглотила куча мала. Из клубка он выбрался на четвереньках, укрывая камеру шубой, и, как от погони, рванул в гостиницу.
Влетев в комнату, он весь сиял. Шапка висела где-то на ухе, красные от мороза руки протягивали Павлу камеру. – Прояви. Потом, приняв наркомовские, и откинувшись на спинку кровати, он как- то устало, почти отрешённо пролепетал: «И всё же я её доста-а-ал».
Всё это я вспомнил, досмотрев картину до конца. « В развилке сухой лиственницы диск солнца. Свет его пробивает морозный туман. На заднем плане сквозь туман проявляются очертания скалистого гребня хребта Гыдан, истоков реки Энмынвеем. Кажется, весь мир застыл и вмёрз в этот розовый , пронизывающий туман. Ритм чукотского бубна усиливает ощущение этой зимней стыни. Туман медленно растворяется, искрится на солнце белый снег, а в солнечной короне, во весь экран, возникает лицо безудержно смеющейся молодой чукчанки. И это не деланный смех. Человек искренне рад этой жизни».
Такая вот случилась встреча. Таким я запомнил Виталия, человека, который очень любил жить.
