Незаконный мигрант
Если тебе не удалось побывать в низовьях Колымы, считай тебе очень не повезло в этой жизни. Увиденное один раз не забывается никогда.
Изрядно попетляв на просторах приморской тундры, приняв справа крупные притоки, Омолон и два Анюя, Колыма мощным потоком как бы вырывается на финишную прямую, устремившись к конечной цели своего многотрудного пути – Восточно-Сибирскому морю.
Ниже посёлка Черский главное русло до самого устья сопровождают несколько довольно глубоких проток, способных приютить на зимний отстой суда, не успевшие уйти в свои западные порты из-за раннего конца навигации. Вмёрзшие в лёд на основном русле, они были бы раздавлены льдами во время весеннего вскрытия реки. А ледоход в низовьях Колымы – дело серьезное. Кто не спрятался, как говорится, я не виноват.
Вскрывается Колыма, как правило, ночью в конце апреля – начале мая. Дело понятное. Талые воды подпирают с верховий рек, набирая силу к концу уже тёплых, а порой и жарких дней. И вот ночью, обычно часа в три-четыре, раздаётся страшный грохот, в сравнении с которым пушечные залпы – тихий шелест. Это вскрывается Колыма. Попробуй представить эту картину. Мужики выскакивают из домов, матери успокаивают плачущих спросонья, перепуганных грохотом детей, в хлевах и дворах ревёт взбудораженный скот, и всё это тонет в диком лае собак, столь многочисленных во всех северных посёлках. Полный содом, конец света.
В трёх километрах от Черского, ниже по течению, на широкой сухой надпойменной террасе разместился посёлок Зеленый Мыс. В начале шестидесятых он являлся перевалочным пунктом огромного потока грузов, идущих на западную Чукотку Северным Морским Путём. Здесь размещались склады стройматериалов, продуктовые склады, хранилища нефтепродуктов и крупная автобаза, которая и обеспечивала доставку этой уймы грузов горнякам, оленеводам, геологам в посёлки, разбросанные на огромной территории, так называемой Восточной Тундры. Здесь же размещался и конный двор Анюйской геологоразведочной экспедиции. Если учесть, что всю эту огромную территории в те времена обслуживал один единственный вертолёт Ми-4, да две-три милые сердцу и незабвенные Аннушки, понятное дело – основным транспортом на полевых работах у геологов были лошади.
Так вот. На конном дворе размещалось несколько конюшен. Зимой в них держали лошадей т.с. для собственных нужд, а табун в 70 лошадей гулял на другом берегу Колымы, как бы на подножном корму. Весной их пригоняли на Зеленый Мыс, а дальше самолётами доставляли к местам полевых работ. В эти дни здесь царили суета и возбуждение. Каюры – так называли конюхов, или лошажьих погонщиков, обихаживали и приучали к себе своих 5-7 лошадей, готовя их к перелёту, который лошади переносили чаще в полушоковом состоянии. Днем уже прилично пригревало солнышко, появились первые проталины, а главное – прилетели пуночки, эти надёжные и постоянные вестники заполярной весны. Их - эти белые пушистые создания, чирикающие по-воробьиному, так и называют полярными воробьями. И держатся они, как воробьи, всегда большими стаями.
В тот весенний солнечный день всё было по-обычному. На штабеле прогретых солнышком досок мирно беседовали подлеченные с утра тройным одеколончиком каюры. Хрумкали овсом, прикрыв глаза от наслаждения и неги умиротворённые лохматыё и дикие колымские одры, а звуковым оформлением этого благостного покоя был радостный щебет огромной стаи пуночек, прокорм которым здесь был обеспечен.
Казалось, ничто не способно было разрушить эту идиллию, как вдруг……
Прямо в центр этого белого, радостно щебечущего и живо шевелящегося ковра, как гром среди ясного дня, как граната, падает что-то чёрное и не понятное. Шум м.б. тысячи крылышек, как на форсаже, создаёт эффект короткого взрыва. С удивлением взирают на упавшее с небес диво разомлевшие каюры. Лошади, тревожно всхрапнув и вскинув головы, нервно засучили конечностями.
Ударившееся о землю нечто, стряхнув с себя облако чёрной не-то сажи, не-то пыли, осевшей на искрящемся белом снегу в виде тёмного обрамления, предстало изумленным зрителям самым что ни на есть обычным воробьём.
Отряхнувшись, он как-то бочком – этаким кандибобером, переместился вперед и назад, затем вправо и влево, как бы оценивая ситуацию, давая всем видом своим понять, кто здесь хозяин.
Живому обсуждению случившегося чуда положил конец местный конюх.
- Наш это бичара, наш. Видать из Архангельска или Мурмана в том годе с навигацией пришел, а назад уж льды-то и не пустили. Судов вон сколько в Филипповой протоке зазимовало. На борту-то как перекантоваться? Зима. Вот и списался на берег до навигации. Да и с прокормом возле коней оно надёжней. Около трубы где-то в конюшне и прописался, а в стужу-то и в трубе, когда припечет. Бывалоча растапливаю, а он из трубы голос подаёт, мол всё путём, кочегарь дед. Не дурак, видать, парень. Хитров-а-а-н. Флотские, они нигде не пропадут.
Как, с каким караваном ушел домой наш герой, можно только додумывать. Только все мы тогда, улыбаясь, желали этому полярному бродяге долгой чистой воды и семь футов под килем. А спустя много лет я улыбаюсь, вспоминая эту забавную историю.
