О чем скорбят, по кому горюют

О чем скорбят, по кому горюют

Пятидесятилетие смерти Сталина отметили с большим размахом. Почти неделю крутили фильмы о «главном» и исполняли песни, которые должны были вызвать ностальгию по великой эпохе, когда был порядок и снижали цены, не давали ходу евреям и на рынках не мозолили глаза лица кавказской национальности. Даже устроили выставку диковинных подарков, которые в свое время истово верующие преподнесли своему божеству (правда, это священнодействие говорило не столько о любви, сколько о дикости дарителей, больше всего напоминая жертвоприношение). Потрудились и некоторые газеты, соревнуясь, кто задушевнее, кто громче споет свою песню о вожде и учителе. Особенно отличились политики той породы, которую в Германии называют «вечно вчерашними», и генералы, полководческий талант которых проявился в воинственных речах. И если бы великий вождь встал из гроба, они немедленно усадили бы его на трон генсека, заодно восстановив в самодержавных правах «ум, честь и совесть нашей эпохи». Не зря на их митингах портреты Сталина в мундире генералиссимуса выносят как иконы. Вот что им снится, вот о чем они мечтают. Разве могли они не воспользоваться такой датой!

А вот по части задушевности всех заткнул за пояс режиссер Василий Пичул, снявший трехсерийный телевизионный фильм «Сталин. Некоторые подробности частной жизни», который в самое удобное время был преподнесен зрителям первого канала. И подробности, которые он раскопал, чтобы поделиться ими со зрителями, столь трогательны, душещипательны, что даже у людей с черствым сердцем должны были наворачиваться на глаза слезы. Можно ли не посочувствовать человеку, у которого так несчастливо сложилась жизнь? Родился в бедной, неблагополучной семье, отец плохо обращался с матерью, а потом, кажется, вообще исчез, бросил ее с сыном на произвол судьбы. В юности бедняга писал стихи, что-то даже напечатал, но их не оценили. Первая жена-красавица умерла молодой, оставив ему сына, которого ему пришлось растить одному. Вторая жена — тоже красавица — покончила собой, оставив ему двух детей. И он, бедолага, с ними маялся, натерпелся от них. Старший женился без его разрешения на женщине, которую он видеть не хотел, а в войну к тому же попал в плен. Младший пил и безобразничал. Дочь тоже крутила романы с молодыми людьми, которых, он считал, и на порог нельзя пускать. Ну как, выслушав собранные в фильме душещипательные рассказы тех, кому приходилось с ним общаться, не пожалеть этого одинокого, несчастного человека. Можно ли осуждать его за то, что от такой жизни стал он тираном и извергом?

Но что бы нынче ни говорили, ни писали, ни показывали поклонники генералиссимуса, для очень многих современников тех событий 5 марта — не день траура, ностальгии по прошлому, а день освобождения от тирана.

Обычно в марте мы бывали в Малеевке — лыжный сезон, съезжалась компания любителей лыжных прогулок. В день Освобождения обязательно выпивали. Однажды астроном Шкловский сказал, что не худо было бы выпить в память об английских медиках Чейне и Стоксе, поскольку их имена неразрывно связаны со столь важным для всех нас событием. У одного его старого знакомого — математика и специалиста по кибернетике Юрия Гастева это стало традицией, которую нам следовало бы подхватить.

И рассказал такую историю. Юрий Гастев сын Алексея Гастева — известного в первые послереволюционные годы поэта, который затем заложил в нашей стране основы научной организации труда. Юрий рос с клеймом сына «врагов, народа»: отца уничтожили, мать отправили в лагерь. Затем он и сам попал на несколько лет в лагерь — не всегда следил в незнакомой компании за своей речью. Но ненадолго, в марте 1953 года был уже на воле, лечился в Эстонии в санатории. Вечером услышал по радио, что товарищ Сталин заболел. Зачитали медицинский бюллетень, в котором поминалось дыхание по Чейну—Стоксу. Он спросил у соседа по палате — мрачного и неразговорчивого эстонца, что это значит. Тот сказал, что это Чейн и Стокс — серьезные медики, а означает оно агонию, вождь отправляется к праотцам. Гастев воспринял эту информацию как обнадеживающую и предложил должным образом отметить важное событие. С великим трудом достали в поздний час бутылку водки и, нарушая санаторный режим, на радостях ее выпили. С тех пор Гастев не забывал радостных вестников Чейна и Стокса. Когда защищал кандидатскую диссертацию по философии, в заключительном слове выразил глубокую им признательность, сказав, что без их косвенной помощи ему вряд ли бы удалось написать защищаемую работу. Членам ученого совета эти иностранные имена ничего не говорили, и они восприняли как должное ритуальную благодарность.

Через несколько лет под эгидой Совета по кибернетике Академии наук Гастев выпустил специальную монографию «Голоморфизмы и модели», в предисловии в числе зарубежных коллег, оказавших ему реальную помощь, он снова назвал Чейна и Стокса. И эта выходка сошла ему с рук, хотя книга вызвала скандал: он поблагодарил в предисловии и математика Есенина-Вольпина — диссидента, выдворенного из страны.