Люди бараков и куркули
Сейчас, почти через 60 лет со времени описываемых картинок детства, поражает некая общинность жителей, населяющих деревянные бараки и каменные постройки Соцгорода. Взрослые вечерами ходили друг к другу в гости просто так, поболтать, попить чайку или чего-нибудь ещё, взять в долг луковицу или подсолнечного масла и «поискаться». «Поискаться»- это явление сугубо послевоенное. У детей и взрослых были вши в голове, которые не выводились ни дустом, ни мылом, ни вычесыванием густым гребешком. Несчастные люди изобрели свой способ, наверное, вспомнили дедов и прадедов. Соседка брала нож, усаживала пациента перед собою, ножом разгребала волосы на проборы, скоблила кожу в проборе ножом и удаляла насекомых простым убиванием. По окончании процедуры голову мыли с керосином и, вздохнув облегченно, уходили с благодарностями.
Довольно часто взрослые устраивали застолья с песнями и плясками. На столе - винегрет, селедка, картошка, огурцы, помидоры соленые, капуста квашеная. После первой рюмки запевала (обычно это была женщина) заводил песню. Все подхватывали и не уходили, пока не перепоют все песни. Это были казацкие песни, каторжные и какие-то украинские народные. Скакал казак через долину, По диким степям Забайкалья, Дуб и Рябина…. Пляски были хороводные, со свистом и причитаниями типа Ой, Эх, мА…обязательны были ответные визиты к гостям, которые совершались по воскресеньям и с участием всех членов семейства. Родители наши чаще всего ходили в гости к Паршуковым, потомкам выселенных в Сибирь староверов и кулаков. Они жили компактно рядом друг с другом в крепеньких частных домах, вокруг которых разрослись деревья и были разбиты приличные огороды. Я любила ходить к ним в гости. Когда взрослые, выпив водочки, пели песни за столом, мы, дети, гуляли в огороде - рвали морковку, бобы и горох, огурчики. Разрежешь свеженький огурчик пополам, посыплешь солью, потрешь половинки друг о дружку и ешь. Вкуснятина!!! особенно с черным хлебушком ….
Куркули, как называли их барачники, жили хорошо. Огород давал овощи и картошку, в сарае всегда жили поросята, процедура убоя выросшего поросенка или борова была священной. Собирались друзья, умельцы гонялись за боровом и, поймав его, убивали ножом в горло, потом паяльной лампой обрабатывали кожу и ноги зверя, потом рубили его на части и подавали свежатину гостям. В избе обалденно пахло свежеподжаренной свининой, свиной печенью, и гости, предвкушая пир, с таинственными улыбками усаживались за стол. Меня всегда мучил вопрос - а не жалко ли скармливать столько мяса и сала гостям??? Наверное, было немножко жалко, но закон гостеприимства не позволял жалеть. Да и боров был большой. Всем хватало надолго. У моих родителей не было ни огорода, ни сараев со свиньями, потому друзья частенько дарили им то урожай ранеток с дерева, то ведро картошки, а то и кус мяса.
В доме Паршуковых за печкой жила старенькая бабушка- прародительница всей семьи. Она любила показывать мне священные книги и радовалась, что я прихожу к ней разговаривать. Дружба с «куркулями» сохранилась у матери с отцом до конца их жизни. «Куркули» приходили на похороны обоих моих родителей и молча стояли , сняв шапки. Дети «куркулей» дружили с нами, и мы вместе играли в популярные тогда игры «Тимуровцы». Аркадий Гайдар написал замечательную повесть о Тимуре и его команде. Это был сценарий наших дворовых игр. Мы забирались на чердаки, устраивали телеграфную связь, как в книжке, собирали ребят и уходили помогать бабушкам и дедушкам копаться в огородах, носить воду из колодцев, сидеть с малолетками. Даже красные звезды рисовали на заборах и воротах своих подопечных.
Отцу на работе давали землю в аренду под картошку. Картошка была основным продуктом питания семьи. Большой участок земли где-нибудь за городом делили на арендаторов, ставили палочки на межах и дальше - что хочешь сажай - картошку или репу. Сажали картошку. Большие проросшие клубни чистого картофеля разрезали на части, чтобы в каждой части был глазок, и закапывали в лунки. Высадив картофель, приезжали всей коммуной, чтобы прополоть всходы, потом окучить, а потом- выкопать. Самый интересный процесс был - сбор урожая. Огромные мешки наполняли выкопанным картофелем (о фитофторе вообще не знали, картофель был чистый и крупный), завязывали мешки веревками, складывали в кучу, посчитав и пометив свои, а затем в темноте, потому что на сбор урожая уходил весь световой день, собирались в сторожке и ждали машину. Грузили всё по очереди, в зависимости от места доставки. Потом мы все усаживались на мешки сверху машины, цеплялись руками за борта, чтобы не упасть, и ехали. Эти поездки были восхитительны. Запах земли, свежей картошки, огни большого города вдалеке…….
В доме, в нашей квартире на первом этаже барака, был подпол. Глубокий, прохладный, с лесенкой. За картошкой обычно посылали меня. Я боялась лазать в подпол, потому что мне мерещились разбойники и чудовища. Подпол был углублением общего фундамента, потому частенько из ниш фундамента, черных, как ночь, смотрели на меня яркие фонари кошачьих глазищ. Вот их-то я и боялась более всего. Но ничего. Страх уходил по мере наполнения ведра, я поднималась, поднимала за собой ведро с картошкой, и закрывала подпол. Мой братишка, уже подросший к 1949 году ровно на 4 года, любил дразнить меня, пугая чудовищами.
Довольно часто у нас оставались ночевать соседские ребятишки. Семья Надежды Шевелиной была многодетной. Шесть или семь детей. Муж Надежды погиб на фронте, и к ней хаживал длинный, сухой офицер в военной форме, и именно во время этих его визитов дети Надежды ночевали у нас. Из комнаты Шевелиных доносились крики несчастной женщины, потому что офицер бил её нещадно, но она терпела из-за детей. Офицер приносил тушёнку, галеты и ещё что-то. Ребятишки укладывались спать на пол, подстелив под себя рваненькие пальтишки и курточки. Для солидарности, наверное, мать укладывала и нас вместе с ребятишками, и мы допоздна рассказывали сказки и истории. Навсегда остались у меня в памяти офицерские погоны и длинная фигура мужчины, ночные крики женщины и стойкий запах рыбьего жира, на котором женщина жарила картошку для гостя.
