Эту зиму провели мы, как и прошедшие, в хождении по церквам, в разъездах с визитами и на обеды к родным и знакомым, и я, сверх того, ездил по балам и по танцевальным вечерам.
В 1833 г. выпущены из Института путей сообщения мои товарищи барон Фиркс, впоследствии известный под псевдонимом Schedo-Ferroti (Шедо-Ферроти), и два брата князья Максутовы. Они все трое очень любили танцевать и в Петербурге ездили на публичные танцевальные вечера и в общества статских и действительных статских советников; тем с большим рвением они пустились в танцы в Москве, где, по недостатку кавалеров, было им радо самое лучшее общество, так что Фирксу не было более надобности лгать, как он это делал в Петербурге, что он накануне был на балу chez la princesse ou chez la comtesse (у княгини или графини); так, между прочим, он, протанцевав целую ночь в петербургском пансионе г-жи Пальн, уверял на другой день своих товарищей по институту, что он был у графини Пален{}, пока бывшие с ним на вечере у г-жи Паль князья Максутовы не изобличили его во лжи. И к чему Фиркс так заботился уверять, что он принадлежал в Петербурге к аристократическому обществу? Большая часть его товарищей не придавали этому никакой цены, не потому, чтобы они были заражены демократическими идеями, а просто по непониманию, что такое аристократия и какое ее значение. Фиркс в Москве действительно посещал высшее общество, как он с особенным ударением говорил: "la haute societé", и потому бывал в обществе действительных графинь и в особенности княгинь и княжон, которыми Москва очень обильна.
Присутствие этих товарищей в московском обществе сделало и меня несколько развязнее, а может быть, этому способствовал и навык, приобретенный прошедшею зимою, увеличение моих денежных средств и, наконец, другой взгляд некоторых московских маменек, считавших моего зятя гораздо более богатым, чем он был в действительности, и полагавших, что его богатство и на мне может отразиться.
В зиму 1833/34 г. замечательны были по многочисленности гостей балы князя Друцкого-Сокольницкого-Гурко-Ромейко{}. Общество на его балах не могло поместиться в нанимаемом им обширном доме, и потому он давал балы в зале благородного собрания. Многие знакомились с князем и княгинею во время балов, а так как им не было возможности всех запомнить и многие знакомые приезжали после бала к ним с визитами и были принимаемы без доклада, то от этого выходили уморительные qui pro quo. Довольно пожилой князь был крив и имел один глаз хрустальный; княгиня была молодая женщина; оба недалекие. Последнюю я видел в 1852 г. в Смоленске; она, овдовев, вышла замуж за Бахметеван, который в этом году был смоленским уездным предводителем дворянства; жили они не роскошно.
Воскресенье Масленицы, которое называется Прощальным, {потому что в этот день принято просить друг у друга прощение перед наступлением Великого поста}, я провел в 1833 г. вне дома и засиделся очень поздно у моего товарища Лукина, только что женившегося и ехавшего служить на Кавказ. Мать моя дожидалась меня до полуночи; я приехал позже, и она на другой день мне сильно выговаривала за то, что я этот прощальный день провел розно с нею и не исполнил относительно ее принятого обычая.
Помещики отдавали тогда в ученье разным мастерствам детей своих крепостных дворовых людей и даже крестьян; богатые помещики, по окончании ученья этих мастеровых, брали их к себе во двор, бедные же пускали их по оброку, который назначался самими помещиками и был тем <более> значительнее, чем мастеровые оказывались способнее к своему мастерству. Мать моя имела такого человека, который был отличным сапожником, хорошего поведения и мог бы скоро сделаться хорошим хозяином сапожного мастерства. Он платил большой оброк, и мать моя, желая увеличить мои денежные средства, подарила мне его в день моего рождения, 13 марта. Но человек этот незадолго перед тем умер, и я скрывал его смерть; теперь я должен был сказать матери о смерти этого человека, что ее очень огорчило.
Свободное копирование
